Читальный зал

Григорий Канович

Улыбнись нам, Господи! Памяти писателя Григория Кановича

20 января в Тель-Авиве в возрасте 93 лет умер Григорий Канович, русский и литовский писатель еврейского происхождения, переводчик, драматург, поэт и сценарист. Практически всю свою долгую жизнь он посвятил памяти народа, уничтоженного в пожарах и газовых печах Холокоста.

После Второй мировой войны от литовских евреев, «литваков», создавших свой неповторимый мир бесхитростных мудрецов, осталось лишь воспоминание, лишь тень народа. Канович пытался быть всеми ими – сгоревшими, замученными, исчезнувшими. В антисемитской стране он не строил пафосный мемориал, он стал душой этого исчезнувшего народа. Это было даже не призвание, это была миссия.

Яков Семенович Канович (настоящее имя Григория Кановича) родился в июне 1929 года в Ионаве, в семье портного, в 1953 году окончил историко-филологический факультет Вильнюсского университета.

Печататься начал с 1949 года. Автор сборников стихов на русском языке, литературных эпиграмм и пародий на литовском языке. Кановичу принадлежат около 30 пьес и киносценариев (некоторые написаны в соавторстве) на темы современности. Выступал и как переводчик художественной прозы с литовского языка и идиша на русский.

Проза Кановича на русском языке почти вся посвящена жизни литовского еврейства. В 1989-1993 годах возглавлял еврейскую общину Литвы. Избирался народным депутатом СССР в 1989-1991 годах. Репатриировался в Израиль в 1993 году.

За заслуги в области культуры в 1995 году награждён одним из высших орденов Литвы – Командорским крестом орденом Великого князя Литовского Гядиминаса. Лауреат премии Союза писателей Израиля, премии Правительства Литвы в области культуры и искусства, Национальной премии Литвы по культуре и искусству.

Конечно же, как и за любую миссию, которая расходилась с «генеральной линией», ему пришлось пожертвовать большой писательской карьерой. До перестройки его разрешали издавать только в родной Литве – собственно, так я впервые и познакомился с его творчеством, когда отстоял в одном из книжных магазинов Вильнюса очередь за его романом-притчей «Слезы и молитвы дураков».

Он был чужим для русских писателей, потому что писал о евреях. И он был чужим для еврейских писателей, потому что писал о тех евреях, которых советская литература не хотела знать и замечать – о евреях Книги и поступка, о евреях, которые не только не стыдились своего происхождения, но и не считали себя «младшими братьями», не хотели угождать «старшему брату», рассказывать ему глупые анекдоты и делиться кулинарными рецептами.

Но он был своим для нас – для тех, кто не хотел утратить себя под давлением отупляющего режима, для тех, кто верил, что каждый народ заслуживает своей книги, своей памяти, своего государства. Евреи – не исключение. И литовцы – не исключение. И украинцы – не исключение.

Это, собственно, именно то, что может дать человеку в смутные времена великая литература – чувство гордости, чувство самоуважение, ощущение перспективы.

Канович писал о трагедии, но о трагедии людей, которые даже перед лицом неизбежной гибели не утрачивали ни чувства собственного достоинства, ни чувства причастности к своему народу и своей цивилизации. Он возвращал нас в библейские времена, во времена притч и пророков. Мы, его читатели, чувствовали себя людьми, мы чувствовали себя сильными. Мы чувствовали себя в полете.

Уже спустя годы он рассказал мне, что желание писать именно так появилось у него тогда, когда он увидел картины Марка Шагала, физически ощутил этот полет души над старым местечком – и решил, что полет в живописи может стать полетом в литературе. Возможно, именно поэтому один из его романов называется так точно – «Улыбнись нам, Господи» – потому что герой Кановича, исчезнувший и сожженный герой, в своем полете не может не встретиться с ангелами и не увидеть улыбки Бога.

Понимание масштабов его творчества и его личности приходит только сейчас, когда его романы переводятся на языки «больших» литератур, когда его читатели, люди разных национальностей, совсем иначе воспринимают его героев и то непростое время, которое стало их последними десятилетиями. Мы искали в них себя – и, возможно, именно потому себя и не потеряли. И, возможно, именно поэтому не утрачиваем веру в торжество человечности даже в эти смутные времена бомбежек, изнасилований и детоубийств, потому что души сожженных и замученных заставляют нас жить за себя и за других и бороться за себя и за других. Но как бы мы узнали этих людей, таких простых, таких мудрых и таких искренних, если бы не Григорий Канович?

Мальчик военного времени, спасенный своими родителями от смерти, он вернулся в страну, привыкшую жить от войны до войны и от теракта до теракта. Он умер, когда трагические переживания его героев стали реальными переживаниями новых поколений, теряющих своих мужей, детей и родителей в пожарах новой войны. Тогда, когда пережившие Холокост украинские евреи замерзают в подвалах, прячась от бомбежек, или умирают в собственных квартирах от ракетных ударов. Тогда, когда уже его сын организовывает концерты в Ирпене и Буче.

Концерты для выживших.

Но, с другой стороны, и все творчество Григория Кановича было таким концертом для выживших – ноктюрном на одной струне, напоминавшим, что творец не сдается никогда. Никогда. Даже когда его лишают народа. Даже когда его пытаются лишить читателя. Даже когда надежды на то, что слово может победить зло, меркнут.

И именно поэтому зло проигрывает. Вопреки всему побеждает пожилой музыкант, который не расстается со своей скрипкой до самой последней минуты. Музыкант, который не забывает о погибших и играет для выживших.

Но чтобы мы выжили, чтобы мы остались самими собой, чтобы мы сохранили память, чтобы мы победили, мелодия должна звучать.

Виталий Портников, 21 января 2023

svoboda.org