Читальный зал

Фото E. Langman, lsa.umich.edu / wikipedia.org

«Наши друзья писали всегда вдвоем»

В 1983 году посмертно были изданы «Этюды к портретам» – мемуары Виктора Ардова (1900–1976), в которых он делился воспоминаниями о Маяковском, Булгакове, Ахматове, Зощенко и многих других. Квартира писателя-сатирика и сценариста на Большой Ордынке была местом, знакомым каждому выдающемуся литератору тех лет. Приводим отрывок о «мышлении близнецов» Ильфа и Петрова.

Еще до войны мне пришлось в редакции «Крокодила» беседовать с начинающим писателем; я рассказал ему об одном литературном приеме, которым пользовался Ильф.

Молодой человек почтительно, но с некоторым недоверием спросил:

– Вы знали Ильфа?..

Со дня смерти Ильи Арнольдовича Ильфа в то время прошло не более трех лет, но он уже стал легендарной личностью.

Он умер в 1937 году. Евгений Петрович Петров погиб в 1942-м. А чудесный и всеми любимый советский писатель, носивший двойное имя – Ильф и Петров, уже сделался достоянием истории литературы.

Ни война, ни время, минувшее после их ухода из жизни, не охладили читательских симпатий к Ильфу и Петрову.

Судьба одарила меня близким знакомством с ними И мне очень хотелось бы, чтобы строки, которые я пишу теперь, хоть немного помогли читателю постигнуть их облик.

<…>

Могу засвидетельствовать – наши друзья писали всегда вдвоем и самым трудоемким способом. Технически процесс писания осуществлял Петров. Обычно он сидел за столом и красивым, ровным почерком исписывал лист за листом. Ильф в это время либо сидел в глубоком мягком кресле, либо ходил по комнате, покручивая двумя пальцами жесткий свой хохолок надо лбом…

Каждый из соавторов имел неограниченное право вето: ни одно слово, ни одна фраза (не говоря уже о сюжетном ходе или об именах и характерах персонажей) не могли быть написаны, пока оба не согласятся с этим куском текста, с этой фразой, с этим словом. Часто такие разногласия вызывали яростные споры и крики (особенно со стороны пылкого Евгения Петровича), но зато уж то, что было написано, получалось словно литая деталь металлического узора – до такой степени все было отделано и закончено.

Щепетильная добросовестность Ильфа и Петрова сказывалась и на отборе материала, который включали они в свои книги. Однажды Евгений Петрович сказал мне полушутя:

– В наши два романа мы вогнали столько наблюдений, мыслей и выдумки, что хватило бы еще на десять книг. Такие уж мы неэкономные…

Войдешь, бывало, в комнату, где они пишут, – Ильф первым повернет голову в твою сторону, затем положит вставочку Петров, улыбаясь своей удивительной ласковой улыбкой.

– Женя, прочитайте последний кусок этому смешливому человеку, – скажет Ильф (они всегда были на «вы»).

А Петров и сам уже рад проверить свежесочиненные строки на дружелюбном слушателе. И вот он читает, а Ильф беззвучно шепчет, несколько забегая вперед, слова отрывка. (Такое знание собственного текста – вещь очень редкая у прозаиков, оно свидетельствует о том, что пишется сочинение медленно и с любовью.)

В подобном авторском исполнении слышал я многие «свежие» еще куски «Золотого теленка» задолго до его окончания.

Попадались среди них варианты, не вошедшие в окончательный текст романа. Помню, например, иное начало книги. В нем описывалась огромная лужа на вокзальной площади в городе Арбатове, куда прибывает Остап Бендер. Через эту лужу приезжих переносит профессиональный рикша при луже. Бендер садится к нему на спину и сходит на землю со словами: «За неимением передней площадки, схожу с задней!..»

Потом было написано другое начало о пешеходах. Сочинили его Ильф и Петров потому, что сочли банальным писать о лужах в провинциальном городишке. Но могу засвидетельствовать, что первый вариант вступления был очень смешной и отлично написан.

Артист И. В. Ильинский, после того как ему довелось поработать с Ильфом и Петровым над сценарием «Однажды летом», очень забавно и похоже изображал наших друзей в минуты совместного творчества. Ильинский, точно воспроизводя жест Петрова, стучащего ладонью по столу, запальчиво повторял с южнорусским акцентом Евгения Петровича (мягкое «ж»):

– По-моему, уж’е можно писать…

И тут же, перевоплощаясь в Ильфа, теребя волосы над лбом, повторяя с капризной интонацией:

– Это же неправда! Так не бывает!..

И снова от имени Петрова:

– Ля говорю – мож’но! Уж’е мож’ио!..

Вероятно, первая творческая встреча Ильфа и Петрова произошла не случайно. Правда, было это в молодости, когда люди легко вступают в дружбу. Но должны же были существовать какие-то нити взаимной симпатии и единомыслия, чтобы люди, познакомившись на работе, в редакции, сели писать не фельетон на трех страничках, а роман в сорок печатных листов. С годами это содружество превратилось в беспримерную близость. Шутя, Ильф и Петров сравнивали себя с Гонкурами. А я утверждаю, что такое сопоставление можно сделать со всей серьезностью. У обоих к середине 30-х годов развился метод мышления, который можно назвать «мышлением близнецов», – ведь они проводили вместе по десять – двенадцать часов в день. Петров говорил мне:

– Утром я стараюсь как можно скорее увидеть Илью, чтобы пересказать ему то, что пришло мне в голову вечером и НОЧЬЮ.

Несомненно, Ильф испытывал то же чувство. И соавторы ежедневно соединялись для бесконечной беседы не только о своих литературных замыслах и делах, но и решительно обо всем на свете. Кстати, как у всех настоящих писателей, творческие замыслы Ильфа и Петрова были прямым следствием их истинного отношения к текущим событиям.

Перед глазами у меня и сейчас стоят две фигуры: Ильф сидит где-нибудь на редакционном совещании или в театре, откинувшись на спинку стула и подняв голову, а общительный Петров шепчет ему на ухо что-то пришедшее ему в голову сию минуту. Ильф слушает серьезно, даже критически, закатив глаза к потолку, но постепенно на лице его возникает улыбка.

Очень часто Ильф с Петровым ходили гулять, чтобы думать и разговаривать, медленно отмеривая шаги. Сперва любителем таких прогулок был только Ильф, но потом он приучил к этому «творческому моциону» и своего друга. Много раз я видел их идущими по Гоголевскому бульвару, будто бездельничающими, а на деле – занятыми самой серьезной работой.

<…>

Для меня и при жизни моих друзей было наслаждением рассматривать в книжном шкафу Евгения Петровича (Ильф не был таким аккуратным коллекционером) нарядные переплеты иностранных изданий «Двенадцати стульев», «Золотого теленка» и «Одноэтажной Америки». Вот стоит английский перевод, выпущенный в Нью-Йорке. Вот английское издание из Лондона. Вот французский текст, на корешке марка «Париж». А вот французский перевод из Брюсселя. Вот венское издание на немецком языке. Вот берлинское. Вот чешское заглавие. Вот польские, норвежские, шведские, испанские, итальянские, турецкие, японские, китайские, арабские буквы и слова… По всему миру разошлись книги наших друзей. Они «удостоились» сожжения на фашистских кострах в гитлеровской Германии. Их запретил Франко… Но на всех языках мира они свидетельствуют о том, что у нас на родине жили два талантливых, добрых и веселых человека.

И я счастлив, что знал обоих этих чудодеев, – разве написать хорошую книгу не значит сотворить чудо?

Источник: В. Е. Ардов. Этюды к портретам. – М.: Советский писатель, 1983.
 

diletant.media