Читальный зал

То, что взывает к совести

Я рос в Донбассе, где национальные предубеждения и нетерпимость не были заметными явлениями.

Во всяком случае, в юности я даже не подозревал об их существовании и впервые столкнулся с ними в 1952 году, будучи студентом Сталинского пединститута (ныне Донецкий университет) – и воспринял их как явления, привнесенные извне («сверху»). Дело в том, что я был секретарем комитета комсомола и при проведении некоего важного собрания предложил в состав президиума, в числе других, и своих сокурсниц Асю Каплан и Майю Гехт – образцовых студенток, отличниц. Секретарь парткома Козлов вычеркнул их из списка (как и одного грека), а мне объяснил: «В президиум избираются только лица коренных национальностей». Это выражение – «лица коренных национальностей» – я услышал впервые и не сразу сообразил, в чем тут дело. Но вскоре последовали события, которые все разъяснили. С началом чудовищного «дела врачей» сравнительно вяло протекавшая (по крайней мере, «на местах») кампания против «сионизма», «Джойнта» и прочих «агентов американского империализма» с особыми физиономическими приметами получила огромный государственно-вдохновенный размах. Понятие «еврейский буржуазный национализм», возбуждающе новое (дотоле нам долдонили только об «украинском буржуазном национализме») планомерно «внедрялось» в быт. Проводились политинформации и собрания, на которых нам втолковывали, сколь велика идеологическая опасность сионизма и сколь коварны методы его агентов.
Помню, после одного из таких собраний я утешал плачущих Асю и Майю, моих хороших подруг, что не стоит им принимать всю эту ругань на свой счет: вот, дескать, сколько уже поносят «украинский буржуазный национализм», но мы же, украинцы, не принимаем этого каждый на свой счет. На что кто-то из них резонно возразил: «Когда говорят об украинском буржуазном национализме, то не имеют в виду, что это здесь, у нас, – а где-то, на Западной Украине или в Киеве. А когда говорят об еврейском национализме, то имеют в виду каждого еврея».

Так мне открылась незащищенность еврея перед самыми бессмысленными обвинениями и соответственно его ранимость, – мне это было тем более понятным, что и бесконечная казенная ругань в адрес «украинских буржуазных националистов» в конце концов бросала тень на весь украинский народ и вызывала чувство некоей ущемленности. И желание во всем разобраться самому.

Это постижение проблемы происходило постепенно и с трудом – ведь если история украинского народа фальсифицировалась, то история еврейского народа и его культура просто замалчивались, их вроде бы и не существовало. К некоторому пониманию «еврейского вопроса» я приходил, читая украинских классиков – Ивана Франко, Лесю Украинку, Михаила Коцюбинского, Степана Васильченко. Иван Франко, анализируя национальные конфликты в Австро-Венгерской империи, углублялся в их социально-экономическую подоплеку и был объективен и нелицеприятен в своих суждениях о каждой из национальных групп и их сословиях, их хозяйственных и культурных интересах. Леся Украинка обращалась к драматическим эпизодам истории Израиля, чтобы иносказательно выразить идеи украинского освободительного движения (впрочем, то же самое сделал Иван Франко в своей великой поэме «Моисей») и ввести украинскую историю в контекст мировой через библейские мотивы; аналогия Украина – Израиль принадлежит к числу излюбленных и наиболее плодотворных в ее поэзии и драматургии. Михаил Коцюбинский и Степан Васильченко изображали ужасы погромов, страдания еврейской бедноты, взывали к солидарности с гонимыми.

Разумеется, этого было очень мало для полноты знания о еврействе и о положении евреев в российском, а затем советском обществе; но этого было вполне достаточно для понимания, чувствования несправедливостей, выпавших на их долю, – тем более, если ты остро чувствуешь несправедливости, выпавшие на долю твоего собственного народа. Впрочем, чтобы отвергать любые предпочтения или уничижения по национальному признаку, чтобы исключить национальный признак из оценочных суждений о человеке, чтобы не видеть вообще этого «признака» в своем общении с людьми, – для этого не надобно никакой «теоретической подготовки», достаточно иметь незамутненную и неозлобленную душу. Осмелюсь сказать, что она у меня была. И еще осмелюсь сказать, что я ее сохранил, – если, разумеется, я не ошибаюсь.

Мне кажется, хороший урок преподали и плодотворную традицию заложили наши «шестидесятники», будущие «диссиденты». Ведь мы все тогда вдохновлялись общими идеалами демократии и гуманизма, причем, украинские участники этого общего движения подчеркнуто выступали против антисемитизма, а наши еврейские друзья – против украинофобии. В лагерях Мордовии еврейские и украинские «диссиденты» были рядом, поддерживая друг друга и друг у друга научаясь, – трогательно рассказал об этом в своих воспоминаниях Иосиф Хейфиц.

...В конце 80-х годов, в условиях «перестройки» и «гласности», происходит легализация общественных движений. Я возглавил «Республиканскую ассоциацию украиноведения» (РАУ), задачей которой было изучение истории и культуры Украины, проблематики межнациональных отношений. В числе наших первых больших акций было проведение (в 1989 году) международной научной конференции «Украинско-еврейские отношения». В следующие годы несколько таких конференций было проведено поочередно в Киеве и в Иерусалиме; в них принимали участие видные ученые и общественные деятели Украины, Израиля, Канады, США и других стран. В самом Израиле выходец из Украины, бывший «диссидент» Яков Сусленский на протяжении многих лет издавал журнал «Диалоги», на страницах которого евреи и украинцы многих стран в духе свободной дискуссии обсуждали больные вопросы своей истории, своих взаимоотношений.

В настоящее время в Украине действует множество еврейских общественных и культурных организаций, успешно работает Институт научной иудаики, издающий массу интересной научной литературы, выходит на украинском и русском языках журнал «Егупец», посвященный украинско-еврейской тематике. Между еврейской и украинской интеллигенцией достигнута высокая степень взаимопонимания и сотрудничества в вопросах межнациональных взаимоотношений. Тем не менее проявления антисемитизма не исчезли ни на бытовом уровне, ни, что особенно опасно, на уровне политического любительства – в публикациях некоторых «радикальных» органов печати – пусть и малопопулярных, но крайне крикливых. Более того, обострение израильско-палестинских отношений некие темные элементы восприняли как удобный повод заявить о себе политической провокацией: хулиганским нападением на Киевскую синагогу (так называемую «синагогу Бродского»). Тут вспоминается, что и в 1990–91 годах, на фоне обострения борьбы за независимость Украины, были попытки спровоцировать инциденты антисемитского характера с явной целью: скомпрометировать украинское национальное движение. Тогда украинская общественность дала решительный отпор этим проискам. Противостояние любым проявлениям антисемитизма остается одним из необходимейших условий морального и политического здоровья нашего общества.

...Это – так сказать, объяснение моей причастности к теме, о которой идет речь: Холокост и Бабий Яр как один из его зловещих символов. А теперь – главное: воспоминание о том, как киевская общественность впервые столь масштабной публичной акцией (нелегализированной!) напомнила властям о том, что негоже и преступно забывать.

...В 20-х числах сентября 1966 года Виктор Платонович Некрасов передал мне через общих знакомых записку, в которой просил зайти к нему в первой половине дня 29-го. Я разумеется, догадывался, в чем тут дело. Ведь 29 сентября было особенным днем в жизни многих киевлян. Одни киевляне шли в этот день с букетами цветов и траурными лентами на ту окраину города (тогда еще окраину), название которой стало печально известным во всем мире: Бабий Яр. Некоторые другие киевляне сушили головы над тем, как не допустить большого скопления первых в этом месте. Третьи киевляне по приказу вторых ревностно следили за первыми, а в случае необходимости – и принимали «соответствующие меры» в отношении самых беспокойных среди них. А 20 сентября 1966 года было не просто очередной годовщиной начала трагедии в Бабьем Яру, а ее 25–летней годовщиной. Четверть столетия скорбной памяти – не то чтобы прямо запрещенной, но нежелательной, как бы злоумышленной с точки зрения власти (это последнее подчеркивалось и государственным размахом работ по изменению самой топографии Бабьего Яра, превращению его в некий увеселительный парк).

В назначенный час я был на квартире у Виктора Платоновича. Застал у него его друзей из Киевской киностудии документальных фильмов. Вместе с писателем Гелием Снегиревым они готовились снимать документальный фильм: ожидалось, что народу будет более обычного и, если не запретят и не разгонят, то событию будет придан характер некоей ритуальности.

Но когда мы приехали к Бабьему Яру, то были поражены увиденным. Все окрестные холмы и склоны облепили многочисленные и поначалу разрозненные группки людей – их были тысячи и тысячи. Но эта неуправляемая стихия была словно одно живое существо. На лицах людей застыла память страдания, а глаза их были нездешние: смотрели в глубину времени и видели жуткую картину того, что не стало и никогда не станет для них прошлым. Тень давнего ужаса и какой-то человеческой потерянности витала над Бабьим Яром, и тысячи безмолвных в окаменелой возбужденности людей были словно бы воплощенным немым воплем целого народа. Люди молчали. Но это было требовательно-вопрошающее молчание. Люди хотели слушать, слушать, что-то важное услышать. Но от кого? И когда полетел слух, что «приехали писатели», к нам кинулись, нас растащили каждого в разные стороны (к нам присоединился и Борис Дмитриевич Антоненко-Давидович, пришедший по собственной инициативе), обступили тесной толпой и требовали: «Скажите хоть что-нибудь». Пришлось импровизировать – хотя речь шла о наболевшем и выношенном. Кто-то записал выступления на магнитофон, и через несколько дней они появились в самиздате, делавшем тогда первые шаги. И, конечно же, «соответствующие инстанции» снова проявили всю свою «бдительность» и «боевитость», взявшись принимать «воспитательные» и административные меры против провинившихся. Первыми жертвами стали работники киностудии – снятый ими фильм был конфискован, а их самих постигли административные кары. А мое выступление было присоединено к тому «криминалу», который уже подсобрали на меня в КГБ,– впоследствии оно фигурировало в обвинительном заключении против меня как одно из доказательств антисоветской деятельности.

Ниже я даю русский перевод своего выступления: насколько я знаю, на русском языке оно не публиковалось.

Выступление в Бабьем Яру 29 сентября 1966 года

Есть вещи, есть трагедии, перед безмерностью которых любое слово бессильно и о которых больше скажет молчание – великое молчание тысяч людей. Может быть, и нам пристало бы тут обойтись без слов и молча думать об одном и том же. Однако молчание много говорит там, где все, что можно сказать, уже сказано. Когда же сказано еще далеко не все, когда еще ничего не сказано, – тогда молчание становится сообщником неправды и несвободы. Поэтому мы говорим, и должны говорить об этом – везде, где можно и где нельзя, используя всякий повод, случающийся нам так нечасто.

И я хочу сказать несколько слов – тысячную часть того, о чем я сегодня думаю и что мне хотелось бы тут сказать. Я хочу обратиться к вам – как своим братьям по человечеству. Я хочу обратиться к вам, евреям, как украинец – как член украинской нации, к которой я с гордостью принадлежу.

Бабий Яр – это трагедия всего человечества, но свершилась она на украинской земле. И потому украинец не имеет права забывать о ней так же, как и еврей. Бабий Яр – это наша общая трагедия, трагедия прежде всего еврейского и украинского народов.

Эту трагедию принес нашим народам фашизм.Но не надо забывать, что фашизм начинается не с Бабьего Яра, им и не исчерпывается. Фашизм начинается с неуважения к человеку, а заканчивается уничтожением человека, уничтожением народов, – и необязательно только таким уничтожением, как в Бабьем Яру.

Представим себе на минуту, что Гитлер победил бы, немецкий фашизм победил бы. Можно не сомневаться в том, что они создали бы блестящее и «процветающее» общество, которое достигло бы высокого хозяйственного и технического развития, знало бы все те научные и другие достижения, которые знаем и мы. И, наверняка, бессловесные рабы фашизма со временем «освоили» бы космос и летали бы на другие планеты представлять человечество и земную цивилизацию. И этот режим все сделал бы для того, чтобы утвердить свою «правду», чтобы люди забыли, какой ценой куплен этот «прогресс», чтобы история оправдала или забыла неизмеримые преступления, чтобы бесчеловечное общество показалось людям нормальным и даже наилучшим в мире. И уже не на руинах Бастилии, а на оскверненных, утрамбованных толстым слоем песка и забвения местах народных трагедий стояла бы официальная вывеска: «Тут танцуют». Поэтому мы должны судить о том или ином обществе не по его внешним техническим достижениям, а по тому, какое место в нем занимает и что значит в нем человек, как ценятся в этом обществе человеческое достоинство и человеческая совесть.

Сегодня в Бабьем Яру мы вспоминаем не только тех, кто тут погиб. Мы вспоминаем миллионы советских воинов – наших отцов, отдавших жизнь в борьбе против фашизма. Мы вспоминаем о жертвах и усилиях миллионов советских людей всех национальностей, самоотверженно трудившихся для победы над фашизмом. Мы должны думать о том, чтобы быть достойными их памяти, чтобы быть достойными того долга, который налагает на нас память о безмерности человеческих жертв, утраченных надежд, неосуществившихся порывов... Достойны ли мы этой памяти? Видимо, нет, если и сегодня среди нас находят место различные формы человеконенавистничества, в том числе и та, которую мы называем истертым, ставшим банальным, но страшным словом – антисемитизм. Антисемитизм – явление интернациональное, существовавшее и существующее во всех обществах. К сожалению, не свободно от него и наше общество. В этом, возможно, и не было бы ничего удивительного, ведь антисемитизм – плод и спутник бескультурья и несвободы, первейшее и неминуемое порождение политического деспотизма, и преодолевается он – в масштабах целых обществ - нелегко и не сразу. Но удивляет другое: то, что на протяжении послевоенных десятилетий против него по сути не велось действенной борьбы, более того – он часто искусственно подпитывался.

А во времена Сталина были откровенные, очевидные попытки сыграть на взаимных предубеждениях части украинцев и части евреев, попытки под видом еврейского буржуазного национализма, сионизма и т.д. – обрубать еврейскую национальную культуру, а под видом украинского буржуазного национализма – украинскую национальную культуру. Эти хитро обдуманные кампании принесли немало вреда обоим народам и не способствовали их сближению, они только прибавили еще одно горькое воспоминание в тяжелую историю обоих народов и в сложную историю их взаимоотношений.

Как украинцу мне стыдно, что и среди моей нации – как и среди других наций – есть антисемитизм, есть те позорные, недостойные человека явления, что называются антисемитизмом. Мы, украинцы, должны в своей среде бороться с любыми проявлениями антисемитизма или неуважения к еврею, непонимания еврейской проблемы.

Вы, евреи, должны в своей среде бороться с теми, кто не уважает украинца, украинскую культуру, украинский язык, кто несправедливо видит в каждом украинце скрытого антисемита.

Мы должны изжить всякое человеконенавистничество, преодолеть всяческие недоразумения и всей своей жизнью утвердить истинное братство.
Казалось бы, кому как не нам понимать друг друга и кому как не нам преподать человечеству урок братского сожительства? История наших народов настолько похожа в своем трагизме, что в библейских мотивах своего «Моисея» Иван Франко изобразил путь украинского народа в одеяниях еврейской легенды, а Леся Украинка одну из самых прославленных своих поэзии о трагедии Украины начала словами: «I ти колись боролась, мов Ізраїль...».

Великие сыновья обоих народов заповедали нам взаимопонимание и дружбу. С украинской землей связана жизнь трех наибольших еврейских писателей – Шолома Алейхема, Ицхака Переца и Менделе Мойхер-Сфорима. Они любили эту землю и учили творить на ней добро. Блестящий еврейский публицист Владимир Жаботинский выступал на стороне украинского народа в его борьбе против российского царизма и призывал еврейскую интеллигенцию поддерживать украинское национально-освободительное движение и украинскую культуру. Одним из последних гражданских актов Тараса Шевченко было известное выступление против юдофобской политики царского правительства. Леся Украинка, Иван Франко, Борис Гринченко, Степан Васильченко и другие выдающиеся украинские писатели хорошо знали и высоко ценили величие еврейской истории и еврейского духа, с искренней болью писали о страданиях еврейской бедноты.

К сожалению, есть ряд факторов, не способствующих укоренению и расширению этой благородной традиции солидарности. Среди них – отсутствие действительной публичности, гласности в национальном деле, в результате чего вокруг наболевших вопросов создается своего рода «заговор молчания». Мы не можем оставлять вне своего внимания факты антисемитизма, шовинизма, неуважения к любой национальности, хамского отношения к любой национальной культуре и любому национальному языку. Хамства у нас премного, и нередко оно начинается с отказа от самого себя, от своей национальности, культуры, истории, хотя такой отказ не всегда бывает добровольным и не всегда человек в нем виновен.

Путь к истинному, а не фальшивому братству – не в самопопирании, а в самопознании. Не отрекаться от себя и приспосабливаться к другим, а быть собою и других уважать. Евреи имеют право быть евреями, украинцы имеют право быть украинцами в полном и глубоком, а не только формальном значении этих слов. Пусть евреи знают еврейскую историю, еврейскую культуру, язык и гордятся ими. Пусть украинцы знают украинскую историю, культуру, язык и гордятся ими. Пусть они знают историю и культуру друг друга, историю и культуру других народов, умеют ценить себя и других – как своих собратьев.

Достигнуть этого тяжело, но лучше стремиться к этому, чем безразлично махнуть рукой и плыть за волнами ассимиляторства и приспособленчества, добра от которых не будет, а будет лишь хамство, кощунство и скрытое человеконенавистничество.
А мы должны всей своей жизнью отвергнуть цивилизированное человеконенавистничество и общественное хамство. Ничего важнее этого теперь для нас нет, иначе все общественные идеалы теряют смысл.

Это наш долг перед миллионами жертв деспотизма, это наш долг перед лучшими людьми украинского и еврейского народов, призывавших к взаимопониманию и дружбе, это наш долг перед украинской землей, на которой нам жить вместе, это наш долг перед человечеством.

Постскриптум

На стилистике и логике моего выступления в Бабьем Яру 29 сентября 1966 года лежала, разумеется, печать времени. У меня были еще иллюзии относительно перспектив общества, в котором мы жили. Но никаких иллюзий, в том числе и относительно меня самого, видимо, не было у властей предержащих. Одно из свидетельств этому – «рецензия» на мое выступление, написанная ученым человеком (разумеется, по принуждению) для КГБ, когда я уже пребывал в спецапартаментах оного. Перевод «рецензии» (как и своего выступления) даю по публикации в журнале «Егупец» (Киев, 1995, 1; с. 4–8; 9–10).

«Текст выступления представляет собой 6 страниц машинописи и начинается словами «Есть вещи, есть трагедии...» и заканчивается словами «...это наш долг перед человечеством». Кроме призыва к дружбе украинского и еврейского народов, отвергания антисемитизма, фашизма, речь содержит, так сказать, подтекст, направленный на то, чтобы запятнать нашу советскую действительность. На стр. 1, говоря о трагедии Бабьего Яра, которую нам принес фашизм, автор многозначительно замечает: «Однако не надо забывать, что фашизм начинается не с Бабьего Яра и ним не исчерпывается. Фашизм начинается с неуважения к человеку, а кончается уничтожением человека, уничтожением народов – но не обязательно только таким уничтожением, как в Бабьем Яру» (стр. 1). После этого автор по сути пытается определенным образом отождествить (очевидно, «это» – логический пропуск в оригинале. – И.Дз.) с характеристикой существующего социалистического строя в нашей стране. С одной стороны, он утверждает, что освоение космоса, хозяйственное и техническое развитие, блестящее и «процветающее» общество могли бы быть созданы и Гитлером, если бы фашизм победил.

Следовательно, надо «судить о том или ином обществе не по его техническим достижениям, а по тому, какое место занимает и что значит в нем человек, как ценятся в нем человеческое достоинство и человеческая совесть» (стр. 2). А дальше начинает говорить о том, что среди нас имеют место такие формы человеконенавистничества, как антисемитизм, что во времена Сталина делалась попытка сыграть на взаимных предубеждениях между украинцами и евреями, а после второй мировой войны борьба с антисемитизмом прекратилась, что в национальных делах отсутствует в нашей стране публичность, что не осуществляется настоящее, действенное интернациональное воспитание.

Этот подтекст придает речи антисоветскую направленность. 20.ІV.72»

Иван Дзюба