Читальный зал

«Салон мод Шимона Каца» – вывеска

Олег Кац: Истории

Три с половиной истории в одной посуде (папина война)

21 июня 1941 года родители гуляли с коляской (которая была дефицитом, но все же была куплена на толкучке за готическим оперным театром), добрались до парка культуры и отдыха, что граничил со Стрыйским парком, и слушали там симфонический концерт. Потом шли по Зеленой и Полтавской домой, добрались к часу ночи.

А в два проснулись от рева самолетов над головой, потом где-то близко ухнула бомба, и папа побежал в военкомат. В шесть он вернулся уже в форме и с эвакуационным предписанием на руках, мама быстро собралась и они бросились на вокзал, к стоящему на парах эшелону из вагончиков «40 человек 8 лошадей».. кто помнит… были такие, универсальные – для людей, лошадей, солдат, зеков… и потащились на восток, пропуская военные эшелоны в чудовищную молотилку за спиной. А под Корсунем их разбомбили, мама бежала в поле, схватив сестру мою и маленькую синюю театральную сумочку с документами. Станция позади горела и выстреливала огнем в разные стороны…

Потом была и была война. Вернувшись, папа не рассказывал ничего. Потом родился я и стал расти. Теперь я уже старше его.

Всего только три военных истории за всю жизнь мы вытянули из него.

История первая, нечеловеческая

По штатному расписанию сформированного отдельного истребительного противотанкового кавалерийского батальона (sic!) он был начхим. Но поскольку химической войны не предвиделось, а в личном деле числилось знание нескольких языков, комбат Осликовский велел – возьмешь разведку. Папа и взял.

Военная задача батальона формулировалась примерно так: Во взаимодействии с частями фронта, организовыващими прорыв сквозь расположение противника, войти в прорыв и совершить рейд по ближним тылам, нарушая коммуникации и снабжение, по возможности уничтожая живую силу и технику. Выйти на обратный встречно подготовленный прорыв в обусловленном месте.

Такой прорыв организовали. Но противник имел свою военную задачу и в это время рванул вперед километров на сто. Или двести. И оказались они в глубоком тылу.

Назад выходили месяца два, осторожно догоняя фронт, нарушая коммуникации на флангах. Вышли как положено, со знаменем и боеспособным личным составом. Правда, встречного прорыва никто не организовал, но как-то образовался прогал во фронте, проскочили. Просто в какой-то момент оказались уже на советской прифронтовой территории.

Но до этого папа сходил в разведку. Нужно было выяснить, под кем какое-то большое село.

Папа с двумя казачками и поскакал. Не доезжая до села, спешились в рощице, папа отдал поводья и велел казачкам ждать. Вышел к полю, на краю которого были прошлогодние скирды. Обойдя одну, вдруг увидел немца-часового, который кряхтел под скирдой по большому делу, повесив на шею маузер. Большого выбора не было, и папа застрелил его. Забрал документы и маузер и рванул обратно.

Но казачков на месте не оказалось. Пришлось бежать 15 километров. Маузер был тяжел.. папа его о дерево разбил, забрав затвор, и к ночи прибежал в расположение.

Оказалось, что казачки уже сидят в сарае без поясов и ждут завтрашнего расстрела за то, что бросили командира. Папа объяснил, что они выполняли его приказ. Казачков отпустили – они объясняли, что только папа ушел, на них набрел разъезд соседей, которые сказали, что в селе немцы и наверняка командира уже шлёпнули.

А потом Осликовский устроил ему разнос. За то, что поступил не по-командирски. Что подает идиотический пример, как не должен себя вести командир. И выгнал с должности. Ты инженер – сказал, – вот и будешь за техчасть отвечать. Мудак! (это слово, стесняясь, папа сказал мне намного позже, когда я сам знал уже много слов и «букафф»). Я думал, что твоя нация умнее.

И было непонятно, ругательство это или признание наличия мужского начала. А казачки эти дружили с папой всю войну.

История вторая, метрологическая

Из очередного «рейда по тылам» вышли на Волгу.

А потом началась нудная подготовка к контрнаступлению. Батальон к тому времени переименовали в дивизион и из названия исчезло комичное «кавалерийский» Сияли уже гвардейские значки, погоны и награды.

Войска курсировали вдоль Волги – сто километров к северу от Сталинграда, разворачивались, и встречая свои обозы, шли сто километров на юг. Это изнуряло. В пыльной недосягаемой высоте висели «рамы», пытаясь понять, где будет прорыв. Топлива не хватало — тяга была уже не конная. И как-то папа (с казачками, как без них) поехал за очередной партией топлива. На раздаче он увидел нечто, что его как химика, заинтриговало. Старшина-кладовщик в тельняшке выдавал топливо в бочках по 80 литров, а накладную выписывал по 80 килограммов. Тогда папа плюнул на очередь, дождался последнего и сказал старшине:

— Слушай, тебя давно не расстреливали?

—Ты чего, сдурел, чё ли, старлей?

— Так у тебя излишки образовались.

— ???

И они вдвоем затащили на весы полную и пустую бочки, все взвесили и посчитали. И оказалось, на каждой бочке получался пуд излишка. Несколько сотен бочек было выдано. А это точно был расстрел.

Старшина затрясся и просил – выручи, старший лейтенант, по гроб не забуду.

Папа выручил.

Забрал высчитанные излишки. Недалеко в распадке сделали временный склад ГСМ, пост охранения, маскировку.

А через несколько дней ночью вызвал комдив.

— Вот танкисты пришли. Завтра начинаем, а они в этих догонялках всю горючку сожгли. Поможем?

Папа солидно сказал — А как же, как не помочь. Давайте карту.

И указал место тайного склада.

И без шуток – от этого, оказалось, зависел успех северного крыла наступления, освободившего Сталинград и знаменитый котел.

Танкисты потом прислали ящик трофейного шнапса и просили папу наградить. Что Осликовский и сделал. По совокупности.

История третья, человеческая

Немцы катились назад, роняя пленных.

Осликовский заматерел, звезда героя ему шла, соседи частенько навещали, да и он с эскортом, куда папа часто входил, навещал соседей.

Как-то приехали к знакомым уже танкистам. За разговором ему пожаловались – пленного взяли, а допросить не могут. Язык непонятный.

— Хо, – сказал Осликовский. Это враз. Вот мой капитан сто языков знает.

Не поверили. Поспорили по пьяни. На что-то очень большое, цистерну спирта, что-ли.

Позвали папу, и всей геройской орденоносной компанией пошли на кухню, где пленный рубил дрова.

Был он тощий, черный, вшивый и голодный. В рваной румынской форме.

Папа, тогда худой черноглазый брюнет, вышел вперед и сказал ему вежливо:

— Буно деменяцу.

Пленный бросил топор, обернулся и полез обниматься

— Фрателе!

С него густо сыпались вши.

***

21 июля 1951 папа, мама и мы с сестрой пошли в Парк культуры и отдыха, что граничил со Стрыйским парком.

Там выступали узбекские канатоходцы.

Потом мы слушали симфонический оркестр.

Я увидел на голой коленке огромного невиданного комара, который сидел, приподняв брюшко и готовясь вкусить моей кровушки. Я заорал:

— Малярийный комар!

Подвела ложная эрудиция.

Оркестр сбился, замолчал. Дирижер оглянулся, постучал палочкой и музыка поплыла дальше, в вечность.

Что сказал папа, не помню. Но не бил.

Кто шил костюм

Это не вопрос Аркадия Райкина из известной миниатюры. Это очень давняя, растянувшаяся почти на восемьдесят лет и три страны история.

У нас дома частенько мама, подтрунивая над папой, упоминала некую историю с отрезами на костюм, два пальто, огурцами и молоком. Дальше папа свирепо пресекал разговоры на эту тему. Но постепенно, по частям мы эту историю все же узнали.

В 1939 году мои родители жили в городе Бердичеве, в общежитии сахзавода, на котором папа трудился старшим химиком, а мама была в декретном отпуске по случаю рождения моей старшей сестры. Итак, оба они были старшими, но не все об этом знали.

И тут СССР вступил в войну в тайном союзе с Гитлером. Война закончилась быстро, причем во Львове (почему-то… а здесь смайлик бы нужен, но поверьте, это было не смешно) образовался страшный кадровый голод. (Лет через двадцать я точно узнал об этом кадровом голоде от своего учителя математики, Ивана Теофиловича Залевского. Как раз в тот год он закончил Львовский университет и не успев получить должность в школе, был выдворен в места очень и очень отдаленные как представитель нежелательного интеллигентного этноса… а в 1956 году был реабилитирован. Правда, он … и никто, заметьте, не смог объяснить, после какого обвинения его реабилитировали. Зато разрешили выбрать место проживания; он выбрал Киев, куда в тот год мы тоже приехали. Не правда ли, похоже на Олега Сенцова? Не спрашивая, сделали в момент гражданином чужой страны и отправили на перевоспитание).

Жили родители нелегко, но папе предстояло колоссальное повышение – старший химик целого львовского сахаротреста, то есть должность почти представительского класса. А надо было соответствовать… в том числе сменить телогрейку на приличный костюм. И новое пальто маме и себе. Бердичевский рынок, конечно, уступал одесскому привозу, но требуемое было в достаточном количестве.

Короче, эти отрезы купили, уложили в отдельный чемодан и поехали сразу с сестрой, тремя чемоданами книг и пеленок и корзиной продуктов жить во Львов, который на весь мир славился своими портными.

По дороге папа на перроне купил бутылку горячего молока, а в корзине нашлись огурцы. И папа поужинал куском курицы, парой натертых солью свежих огурцов и запил все остатком остывшего молока.

Эффект был, кто понимает, не столь оглушительный, сколь продолжительный и многократный. Всю ночь папа курсировал через переполненный вагон к заветному унитазу… с третьих полок свисали благоухающие портянки… орали младенцы… после очередного возвращения папа обнаружил, что Главный Чемодан украли.

Следующий костюм, шевиотовый, папа пошил через лет пятнадцать в Виннице, вступив в солидную должность помощника председателя Совнархоза, успев протопать тысяч пять километров пыльными дорогами войны, износить кучу гимнастерок и порвать не одну пару сапог.

Я к тому времени уже был достоин общения на разные темы, и за игрой в шахматы мне удавалось услышать разные истории. В частности, что у нас был родич в Кракове, который придумал и содержал самый удивительный сервис – Салон мод Шимона Каца – правда, я был предупрежден, что всегда нужно говорить – родственников за границей не имею, что было правдой – Шимон наверняка сгинул в Освенциме.. от Кракова рукой подать.

Так вот этот Шимон работал так.

Клиент входил в салон, передняя часть которого представляла собой ресторан, садился за стол «красного дерева» и делал заказ обеда. Пока кухня готовила обед, портной снимал мерку в кабинке. А пока клиент обедал и читал свежую газету, ателье шило костюм. И клиент, облагороженный искусством портного (а где же клиент, спрашивал Шимон, осматривая помещение – а, это вы – совсем другой человек!), вальяжно покидал салон в новом костюме, унося упакованный в крафт-папир и перевязанный ленточкой старый костюм.

В 2015 году я посетил Краков. И увидел это давно и прочно забытое ателье. Конечно, там нельзя было пошить костюм и даже пообедать. Была пыльная декорация. Пиво было. Была облезшая от довоенного лака дверь и старая мебель. И не было, не было, не было еврея Шимона Каца.

А в синагогу за углом был платный вход, и две разбитные кассирши-польки при входе даже не выдавали посетителям кипы… хотя бы бумажные, как в Праге.

Из ресторана «Ариэль» доносилась клезмерская мелодия.

С польским акцентом.

Олег Кац, 05.08.2018

club.berkovich-zametki