Читальный зал

Дожить до ста двадцати. Александр Есенин–Вольпин

Сын поэта Сергея Есенина, Александр Есенин–Вольпин – единственный оставшийся в живых из его детей. Он известен как крупный ученый в области логико–математической теории. Философ, поэт, диссидент, он с 1972 года живет в вынужденной эмиграции, в американском Бостоне.

Его считают идеологом правозащитного движения, сорокалетие которого мир отметил в декабре прошлого года. Несмотря на возраст, Александр Сергеевич продолжает работать в повышенном темпе – публикует работы по логико-математической теории, ездит с лекциями по университетам США, активно сотрудничает с диссидентским движением. Возраста он не чувствует, живет своим делом. Вот и сейчас главная его цель – доказать правомочность своей математической теории.

А позади – полная нелегких приключений жизнь политически преследуемого ученого, ставшего на путь диссидентства в силу своего характера и убеждений.

– Александр Сергеевич, вас часто приглашают читать лекции в американских университетах. Вы интересуете их как математик или правозащитник?

– В последнее время больше второе. Недавно меня пригласили сделать основной доклад в Колумбийском университете на Григоренковских чтениях, организованных Общественным фондом Григоренко и Гарримановским институтом. Пригласил меня Андрей Григоренко, президент фонда, сын и соратник диссидента, генерала Петра Григорьевича Григоренко. Чтения в этом году были посвящены 40-летию правозащитного движения. Я вспомнил о важности выступлений покойного Григоренко еще до начала нашего движения. На демонстрации 5 декабря 1965 года я не был с ним знаком. А вот в следующем году он уже сидел в моей квартире, и мы не могли выйти: дом был окружен гебистами.

 – За 33 года вашей жизни вне родины о вас написано многое. А как бы вы сами определили свою роль в правозащитном движении?

– Как не очень большую.

 – Поясните?

– На самом деле немалую роль играла моя физиономия, фамилия моего отца. Может быть, она помогала мне получить слово, но мешала говорить по существу. К борьбе за судебную гласность отец не имел никакого отношения: в те годы, когда он жил, ее просто не было. Эта тема возникла после смерти Сталина. И при любом выступлении я всегда сводил разговор к гласности, а от меня хотели слышать другое.

На той самой первой демонстрации 5 декабря 1965 года мы требовали гласности суда над Синявским и Даниэлем. Это был мой лозунг. Я его взял его из статьи УПК, где было записано: «гласность», «публичность», «открытость». А если «гласность» записана в законе, то мы и требуем соблюдения закона. Так за 20 лет до Горбачева мы заговорили о гласности.

А другой лозунг я сформулировал так: «Соблюдайте Конституцию!». Но почему–то наши объявили: «Уважайте!». И на том спасибо.

– О вашей «Памятке для тех, кому предстоят допросы» ходят легенды...

– Она написана тоже исходя из позиции гласности и требования соблюдать процессуальные законы. А я их хорошо знал. Мой дед со стороны матери был известным адвокатом, оставил много литературы. Кроме того, я сам проштудировал все советские кодексы. Много занимался этим в ссылке. Плюс мой личный опыт и умение выводить следователей из себя. В «Памятке» я советовал допрашиваемым проверять каждую фразу написанного следователем протокола. С самого начала советовал уточнить: «А по какому делу вы меня вызвали?». А дальше на любой вопрос задавать встречный: «А какое это имеет отношение к данному делу?» и так далее.

 Думаю, что если «Памятку» переписать применительно к сегодняшним законам, можно использовать и нынче. Ибо суть проблемы та же.

– На ваш взгляд, есть ли политзаключенные в нынешней России?

– Иногда трудно провести границу между преследованиями по чисто политическим и по иным основаниям. Официально считалось, что в СССР политзаключенных нет; арестованным предъявлялись уголовные обвинения вроде «нарушения общественного порядка», «клеветы». После горбачевской перестройки, в 90-е годы, политзаключенных в России, насколько мне известно, действительно не было. Сейчас, видимо, снова появляются люди, оказавшиеся в тюрьме именно по политическим мотивам безотносительно к тому, по какой статье они обвиняются.

– Как вы лично пострадали от властей?

– Да я особенно и не страдал. Два раза попадал в питерскую психушку. Да еще два с половиной года в ссылке, потому что при Хрущеве напечатал за границей «Весенний лист», где в стихах касался и темы репрессий. А к моменту начала движения мне было за 40, а той молодежи – за 20. Естественно, они прислушивались ко мне. В 60-е годы я уже и стихов не писал, а занимался математикой. Вот и только что свою последнюю работу отослал своему ученику в Голландию для публикации. Я говорю то, что думаю.

– Вы сейчас говорите уже о науке?

– Обо всем. Нужно говорить правду. А люди не особенно заботятся о правде.

– А если сравнить время 60-х и сегодняшний правовой беспредел в России и в постсоветских республиках?..

– Я хочу конкретно знать, в чем это выражается. Я знаю о деле Ходорковского, но не знаю сути бизнес–законодательства. Может, он и вправду нарушил какие-то запреты. Конечно, плохо, что он сидит. России нужны бизнесмены. А мне нужны факты. Вот я собираюсь ехать в Россию и, думаю, кое-что увижу. Конечно, если дадут визу.

 – А вы удовлетворены, например, американской судебной властью?

 – Я не имел с ней столкновений по гражданской линии. Я удовлетворен тем, что она не вмешивалась в мои дела.

 – Но вы наблюдаете жизнь вокруг себя. Как вы считаете, в этом государстве человеку легче или труднее?

 – Думаю, что не идеально. Голосую я за Демократическую партию. При ней несколько лучше, чем при республиканцах. А вообще здесь, конечно, лучше. Не столь уж многие стремятся отсюда уехать. Но имеющихся преимуществ недостаточно, чтобы оказать заметное влияние на Россию.

 – Политику Белого дома по отношению к Ираку одобряете?

– По–моему, Белый дом проиграл Ирак. Америка могла бы поумнеть. Я против того, чтоб гибли люди с обеих сторон. Нельзя было так грубо начинать войну. И с Саддамом можно было расправиться иначе. Боюсь, что республиканцы доведут до беды. Хотя я не консерватор, не реакционер. Большинство русских иммигрантов связывают себя с республиканцами. Мне этот выбор чужд. Я – беспартийный.

 – А еще говорят, что вы безбожник.

 – Я – формалист. Если и отводить какое-то место мистике, это не значит, что нужно отказаться от идеи постижения мира разумом. Правда, я не делаю из этого мировоззрения. Сегодня можно доказать, что существует не один, а много миров. Отсюда следует, что я не верю в Творца как Единого создателя единого мира. Ибо таким образом мы сужаем восприятие Вселенной.

 – Скажите, жизненный опыт меняет мировоззрение человека?

 – В молодости я любил повторять собственное изречение: «Жизнь – старая проститутка, которую я не брал себе в гувернантки». Постарел – понял, что опыт может и должен быть учтен. Главное – противостоять противонормальному опыту.

 – Давайте немного о личном. Видел ли вас когда–нибудь ваш отец Сергей Александрович Есенин? Ведь вам был год и семь месяцев в декабре 1925 года, когда его не стало.

 – Видел. Лет так через двадцать после своего рождения я посетил дом в Ленинграде, где когда–то жил, свою квартиру. Так соседи по этажу рассказали, что Есенин приходил в отсутствие мамы посмотреть на младенца, то есть на меня, но я его не запомнил (смеется).

 – А ваша мама не вышла замуж после этой любви?

 – Вышла. Мой отчим – известный химик Михаил Волькенштейн. В последние годы он жил один в Ленинграде, дожил до конца советской власти и умер в 1992 году.

 – Вы поддерживали родственные связи со своими братьями и сестрой?

– Да. С Костей, правда, особой близости не было, ибо он был членом партии. Он умер накануне чернобыльского взрыва, 25 апреля 1986 года. Татьяна жила в Ташкенте, умерла в 1992 году. А вот с Мариной, дочерью Кости, собираюсь встретиться в декабре в Москве. (Константин и Татьяна – дети Сергея Есенина от брака с актрисой Зинаидой Райх, позже женой Мейерхольда. – Прим. ред.).

 – А с Георгием?

 – Он же рано погиб, в годы ежовщины... (Георгий – внебрачный сын Сергея Есенина и Анны Изрядновой. – Прим. ред.)

 – Вы могли бы дать самому себе характеристику? Какой вы человек?

 – Скептик.

 – «Все подвергай сомнению»?

– По крайней мере, стараюсь.

 – А в быту вы уживчивы?

 – Когда мне не мешают – уживчив. А мешают – не особенно.

– Если не секрет, кто ваша жена?

– У меня их было четыре. С последней, Галей, мы сейчас разъехались. Она не выдержала моих безбожных взглядов.

– А какие из ваших работ для вас важнее всего?

 – Конечно, по математике. Я больше известен в области оснований математики как фундаменталист, хоть некоторые и любят повторять, что, прежде всего, я сын Есенина и диссидент. А вот последняя работа, которую я только что выслал для печати, очень эффектна. Уверен – пойдут разговорчики. Я ее всерьез намерен продвигать!

– Как же вам хватает на все это времени? Ведь уже за восемьдесят перевалило?

 – Времени у меня достаточно. Если мама прожила почти сто лет, то я собираюсь сто пятьдесят, а уж сто – сто десять–сто двадцать – это наверняка!

 ***

 Родился Александр Сергеевич 12 мая 1924 года. Его мать – Надежда Давыдовна Вольпина (1900–1998), выдающийся литератор, переводчик (тысячи страниц переводов с немецкого, французского, греческого, туркменского, в том числе Овидия, Гете, Гюго и т. д.), автор мемуаров «Свидание с другом». В юности писала и читала с эстрады стихи. В 20–е годы примкнула к имажинистам, тогда и познакомилась с Сергеем Есениным. В начале 1924 года, после разрыва с Есениным, уехала из Москвы в Ленинград, где вскоре родила сына.

В Москву мать с сыном переехали в 1933 году. Александр Сергеевич окончил мехмат МГУ, защитил диссертацию по математике и получил направление на преподавательскую работу в Черновицкий университет (Украина). Там же был впервые арестован за чтение собственных стихов в кругу друзей – стихи были признаны антисоветскими. Признан невменяемым, помещен в ленинградскую психиатрическую больницу, вскоре отправлен в ссылку в Караганду на пять лет, но через три года, в 1953–м, после смерти Сталина освобожден по амнистии, вернулся в столицу.

А потом – опять наука, собственное направление – ультраинтуиционизм, десятки стихов. В 1961 году в Нью-Йорке был напечатан его сборник «Весенний лист» – для любителей поэзии, и «Свободный философский трактат» – для тех, чья совесть молчать не может.

К слову, издание «Весеннего листа» в Нью-Йорке – это второй после «Доктора Живаго» случай в истории советской литературы, когда за рубежом была напечатана книга без санкции властей и под настоящим именем автора.

А далее – целая череда новых «сумасшествий». Это он – автор большинства лозунгов правозащитного движения. Это он составил текст «Гражданского воззвания» – призыв к демонстрации 5 декабря 1965 года, организованной Владимиром Буковским в связи с арестом писателей Синявского и Даниэля.

Есенин–Вольпин автор самого известного в то время документа диссидентского движения – «Памятки для тех, кому предстоят допросы» (1968). Ее передавали друг другу преследуемые внутри страны, а в 1973 году она была напечатана в Париже.

Его забирали на Лубянку – и отпускали: не за что было ухватиться. Он напоминал властям, что инакомыслие не расходится с законом, а значит, не должно быть наказуемо.

Жена Вольпина Виктория вспоминала: однажды за три часа беседы со следователями Александр Сергеевич так их измотал, что они сдались, позвонили ей и сказали: «Забирайте!».

Он активно работал в Комитете по правам человека, созданного Дмитрием Сахаровым, Валерием Чалидзе, Андреем Твердохлебовым. Писал доклады о праве на защиту, о правах психически больных, о международных пактах о правах человека и т. д. В итоге в марте 1972 года власти дали Александру Сергеевичу понять, что лучше бы ему уехать из страны. И уже в мае того же года он эмигрировал в США.

Лидия Корсун

peoples.ru