Читальный зал

Михаил Эпштейн. Фото автора

Михаил Эпштейн. Человековедение как профессия

Директор Центра гуманитарных инноваций Даремского университета профессор Михаил Эпштейн размышляет о выходе из кризиса гуманитарных наук и потенциале гуманитарного образования.

– Ваши книги «Знак пробела» (Москва) и «Трансформативная гуманистика» (The Transformative Humanities, New–York – London) посвящены гуманитарным наукам и их кризису. В чем этот кризис заключается?

– Существует тенденция к вытеснению гуманитарных наук из современного обихода – не только общественного, но и академического. Урезается финансирование, сокращаются университетские программы. Университет превращается в своего рода образовательную корпорацию, и гуманитарные науки становятся наиболее уязвимым звеном в системе академического образования. Например, в Великобритании за последние восемь лет общее количество студентов увеличилось на 13,5 %. Больше всего это коснулось математики (43,4%), а меньше всего – изучения языков (2,5%) и истории и философии (0,1%). Статистика для американских университетов еще более красноречива: только 7% от общего числа студентов выбирают гуманитарные науки – вдвое меньше, чем в 1970-е годы.

– Бытует мнение, что если ничего путного из человека не получается, он идет в гуманитарные науки. То есть гуманитарий – это такой человек без профессии, который не смог стать математиком, физиком, инженером, врачом, не смог поступить на более престижные факультеты. Что делать с подобным имиджем?

– Гуманитарии отчасти сами виноваты в том, что сложился такой меланхолический стереотип. Они склонны занимать оборонительную позицию: дескать, весь мир против нас, а мы – подлинные хранители вековых ценностей. Мы должны защитить человека от бездушных технологий, капиталистического рынка, псевдо-прогресса и так далее. Создается консервативный образ гуманистики как реакции против прогресса, как защиты прошлого против будущего.
Гуманитарные науки – это науки о человеке, а там, где нет человеческого самопознания, там нет и человека. Животные знают, а человек не только знает, но и сознает. Гуманитарные науки учат человека: понимать и выражать себя; понимать других людей и общаться с ними; понимать другие культуры и эпохи; понимать цели человечества и свое место в истории; сознательно строить свою личность в творческом взаимодействии с другими индивидами и культурами. А следовательно, быть достойным представителем человечества – человеком в полном смысле слова.

– При этом гуманитарное образование часто рассматривается как тупик с точки зрения профессионального развития. Как гуманитарию реализовать себя в современном мире?

– Несмотря на кризис гуманитарных наук, роль гуманитарного образования в современном обществе все еще весьма высока. В Великобритании из 650 членов парламента 65% получили образование в гуманитарных и социальных науках и только 10% в естественных. Политическая элита выходит именно оттуда. Если взглянуть на судьбу человечества в целом, оказывается, что гуманитарное образование лучше всего приспособлено для такого, практического человековедения или даже человеководства. То же самое и в Америке. 60% руководителей американских компаний (из 652 опрошенных) имеют гуманитарные дипломы. Если говорить о бизнес-элите, политической элите – там преобладают не математики, не физики, а именно люди с гуманитарным образованием: языки, культура, международные отношения, история, философия, психология…
Чем дальше продвигаются остальные области знания по своим специфическим траекториям, тем ближе они к гуманитарной проблематике. Такие ученые, как С. Хокинг или Р. Пенроуз, десятки других самых известных ученых в области физики, математики, биологии, медицины, по мере становления в своей профессии, переходят к гуманитарным вопросам – метафизическим, этическим, эстетическим, когнитивным. Почему гуманитарии должны уступать эту инициативу ученым-естественникам? Почему они позиционируют себя как специалисты по прошлому, а не по будущему человечества? В 18-19 веках именно философия, эстетика, психология, история, лингвистика совершили прорыв в эпохальном развитии человечества, стали двигателями новых направлений: классицизма, романтизма, натурализма, символизма, футуризма и так далее. Вот это ощущение динамики, исходившее тогда от гуманистики, должно и сегодня восприниматься как призыв и авангардному сознанию. Но, к сожалению, такая футуристическая ментальность не слишком воспринимается некоторыми моими коллегами, которые привыкли занимать оборонительную позицию.

– Последние три года вы возглавляли Центр Гуманитарных Инноваций в университете Дарема – одном из старейших академических институтов Великобритании. Скоро вы возвращаетесь в США. Что удалось сделать?

– Мы провели две конференции о будущем гуманитарных наук и скоро проведем третью. Хочу надеяться, что какой-то прорыв в методологической области был обозначен. У гуманитариев, как у «отверженных», у своего рода академического меньшинства, возникает свой «pride», осознание своего высокого предназначения. Психологическое значение Центра гуманитарных инноваций заключается в формировании этой профессиональной гордости. Но, конечно, очень сложно сдвинуть всю инерцию академической науки, включая привычку к узкой специализации. Я надеюсь на новое поколение, потому что люди, уже «осевшие» на преподавательских должностях, так заняты: проверки, собрания, отчеты! Можно отдельно говорить о том, насколько академический труд вязнет в административной суете.

– В чем, на ваш взгляд, должна заключаться программа выхода из кризиса гуманитарных наук?

– Я думаю, что необходимы кафедры, программы, отделения творческого мышления – creative thinking. А может быть, даже целые гуманитарные профессиональные школы при университетах – такие, как школы политических, юридических, теологических наук, медицинские и бизнес школы, обучающие практической деятельности в данных областях. Гуманитарий должен мыслить, создавать, изобретать. То, чем сегодня занимаются на философских и филологических отделениях, – это не столько мышление, сколько передача знаний.
Знание консервативно и адаптивно, мышление революционно. Знание есть информация о наличных фактах и связях мироздания; мышление – трансформация этих связей, создание новых идей и представлений, которые движут вперед цивилизацию. Мышление ничему не соответствует, напротив, приводя мир в соответствие с нашим мышлением, мы создаем новые виды техники, искусства, коммуникации. Кафедра креативного мышления – это кафедра будущего человечества, куда технологии и естественные науки входили бы на равных с гуманитарными. Я, например, с удовольствием предложил бы любому университету курс творческого мышления, где начал бы с общей теории интеллектуальных инноваций. Затем мы стали бы преломлять разные гуманитарные дисциплины через призму творческого мышления. Давайте эту часть учебного года посвятим созданию новых понятий и слов. Следующую – разработке новых грамматических правил, структур языкового мышления. Дальше переходим, например, к литературе и создаем манифесты новых художественных движений, вводим новый «-изм» в общественное сознание. Дальше движемся, например, к религиозной проблематике, обсуждаем возможность создания альтернативных теологий. Дальше – философское сознание, альтернативные модели мироустройства. Подключаем компьютерщиков, которые могли бы вместе с нами воссоздать гераклитовские, кантовские, гегелевские миры, миры с n+1 числом измерений, окружить себя этими мирами на уровне виртуальной реальности.

– Вы говорите о креативном мышлении, но для того, чтобы начать создавать что-то креативное, надо сначала уметь критически относиться к тому, что есть. Сегодня в контексте ежедневных событий, политики, конфликтов очень четко ощущается нехватка критического отношения к существующей реальности. Что уж там говорить о придумывании чего-то нового… Насколько задача гуманитарных наук может заключаться в расширении не только креативного, но и критического мышления?

– Безусловно, критическое мышление необходимо. Но это лишь момент в развитии креативного мышления, без которого критичность выливается в интеллектуальную мелочность и раздражительность. Гуманитарии должны быть критически настроены по отношению к политическому истеблишменту, тоталитаризму, буржуазности, и так далее. Но если за этим не стоит никакого творческого порыва, то это даже хуже, чем честная позитивистская работа в какой-то области. Потому, что это даже не ноль, а минус.
Они там сильнее в своей области. Я придерживаюсь концепции «оли-политики» (poly–politics). В мире много центров власти помимо государства, т.е. власти силы и денег. Это власть науки над человеческим разумом, это власть поэзии и музыки над человеческим сердцем, власть языка, власть религии, власть этики… В гуманитарных сферах, и не только в гуманитарных, задача состоит не в политизации, а напротив, в том, чтобы противостоять политическом центризму нашей цивилизации. Поэту властвовать поэтически над человечеством. Интеллектуалу – властвовать интеллектуально. В этом смысле я не согласен с Мишелем Фуко, который, как известно, требовал от интеллектуала прежде всего политизации и определения своего отношения к существующей власти по принципу «пролетарий или буржуа», «левый или правый». Это редукционизм, сведение действительного многообразия властей, поликратии, поли-политики к узкой политической нише, где под политикой понимается только государство, администрация, полиция, тюрьмы, и так далее. Зачем же подыгрывать власти, политизируя искусство, философию, культурологию?

– То есть критическое мышление не столь важно?

– Критическое мышление – это важный компонент любого креативного проекта. Чтобы куда-то устремляться, нужно от чего-то отталкиваться. Но главный вопрос – куда, ради чего? Если же мы пытаемся просто критиковать, вне креативного импульса, это порождает только мелкое тщеславие и соперничество.

– Мы говорим о конструировании будущего человечества. Вас не волнует идея сингулярности, согласно которой мы, собственно, не нужны будущему, там нет места для человека?

– Неловко ссылаться на себя, но несколько лет назад у меня вышла статья «Техногуманизм: Техника как творческое самопреодоление человека». Tам я пользуюсь теологической аналогией: Бог создал человека по образу и подобию своему и наделил человека способностью восставать про- тив самого себя, бросать вызов Творцу. В этом – залог подлинной свободы человека.
И в этом его величие как творца – даровать свободу своим творениям, например, искусственному разуму. Великий художник, великий писатель – тот, кто может создать характеры, обладающие собственной логикой развития, способные совершать нечто неожиданное для самого творца. Пушкин говорил: «Какую штуку удрала со мной моя Татьяна. Она замуж вышла!» Вот и человек должен быть готов к тому, что техника, им создаваемая, как персонаж, вырвется из-под контроля автора. Гуманитарии не должны враждебно относиться к технике. Именно в технике и проявляется в наибольшей степени творческая природа человека, способность создавать нечто большее и лучшее, чем он сам.

– Если продукт работы гуманитария – это придумывать новые миры, не думали ли вы, к примеру, написать книгу «Миры Михаила Эпштейна»?

– Вы угадали, собственно, над такой книгой, точнее, серией книг я и работаю всю свою жизнь. Лингвистические, литературные, философские миры… Например, у меня вышла книга PreDictonary: An Exploration of Blank Spaces in Language – это словарь 150 новых слов, которых нет, но которые могли бы быть в языке. Некоторые из них постепенно и в самом деле входят в английский. А русский аналог этого издания я уже 15 лет публикую отдельными выпусками, которые по электронной почте доставляются 6000 подписчиков. Называется он «Дар слова. Проективный словарь русского языка», и в нем около 2000 словарных статей. Если говорить о мирах разных вер и культов, у меня несколькими изданиями вышла книга «Новое сектантство» (в английском переводе – «Cries in the New Wilderness»). Там описаны воображаемые секты, такие, которые обожествляют разные стороны бытия и быта (вещесвятцы, домовитяне, пустосвятцы, греховники, пушкинианцы…) Сейчас я готовлю «Словарь гуманитарных наук. Новые идеи и термины», который выйдет в московском издательстве «овое Литературное Обозрение». Там будет 350 статей, посвященных разным областям гуманистики: философия, лингвистика, культурология, эротология, теология, а также общество и техника с гуманитарных позиций.

– Возвращаясь к тому, с чего мы начали. Что посоветовать детям и их родителям, которые размышляют о гуманитарном образовании как возможном пути обучения?

– Я абсолютно убежден, что гуманитарное образование вольно или невольно двинется в ту сторону, куда зовет логика цивилизованного процесса. Гуманитарная составляющая техники, экономики, промышленности, средств коммуникации, международных отношений будет все возрастать. Посмотрите, например, на современную рекламу: ее фокус переносится с материальных свойств товара на ценностные свойства бренда, что способствует переходу от материального потребления к духовному освоению. Современное производство все более одухотворяется, индивидуализируется, очеловечивается. Каждый товар – это не просто вещь, а еще одна возможность для человека раскрыть себя, приблизиться к своему максимуму и абсолюту.
Человек все больше ощущает себя чудесным, удивительным, могущественным творцом мироздания. Гуманитарий – это звучит гордо. Он – человек вдвойне, сознающий себя человеком. Представление о том, что гуманитарные науки – это архив, пыльные полки и никому не нужное перебирание книг, – по сути давно изжило себя. Все, чем занимаются остальные науки – это просто разные сферы приложения человеческих сил. А гуманитарные науки как раз и изучают человека – и не просто изучают, но и помогают ему стать собой.
Григорий Асмолов

russiangap.com