Джонатана Полларда могут освободить уже в ноябре. Поговаривают, что США таким образом пытаются смягчить удар, нанесенный Израилю сделкой с Ираном. Оно, конечно, логично. Полларда выпустить ничего не стоит, а сделка с Ираном – это миллиарды. Вроде бы мелочь, и евреям приятно сделаем. Но это такая «мелочь», которой израильские власти добиваются уже три десятилетия.
Да, Поллард сидит уже тридцать лет. Если кто не в курсе – его обвинили в шпионаже в пользу Израиля. Он и не отрицал. Он работал в американской разведке. Там узнали об опасных для Израиля стратегических планах арабских государств, в том числе по разработке оружия массового уничтожения. Израилю об этом американские власти сообщить «позабыли», несмотря на соглашение об обмене подобной информацией. Вот Поллард и решил восстановить справедливость, передав израильской разведке полученные американцами данные.
Перспективный молодой человек, служащий на очень престижных постах американской разведки, вдруг вспоминает, что он еврей, когда видит, какая опасность грозит Израилю, а его коллеги по работе не особенно этим обеспокоены.
Потом на суде Поллард скажет, что ему стало обидно за историческую родину, оттого и взялся продавать секреты. Правда, несколько меняет картинку слово «продавать». Поллард на этих документах заработал 45 тысяч долларов. Это сейчас деньги вроде бы небольшие, а тридцать лет назад – было целое состояние. С одной стороны, и правда нехорошо: если «за отчизну стало обидно», зачем было деньги брать? С другой – даже самому отъявленному сионисту ничто человеческое не чуждо.
Джонатана Полларда присудили к пожизненному заключению. Такого сурового наказания не получали даже совершившие гораздо более серьезные преступления и нанесшие США ощутимый ущерб. Тогда снова вспомнили о деле Розенбергов, которые якобы продавали секреты Советскому Союзу (они всё отрицали) и получили беспрецедентный приговор – смертную казнь. Несчастные Розенберги стали «американским делом Дрейфуса». В обществе развернулась настоящая антисемитская кампания, евреев обвиняли в «двойной лояльности».
Пресса кричала, что в этом вся суть евреев – они не могут, не способны быть лояльными и верными своей родине и обязательно при случае ее предадут. Сложно не провести параллели с делом Полларда. Приговор ему, конечно, тоже назвали «антисемитским». За его освобождение вот уже 30 лет борются израильские политики и общественные деятели. Сменяющие друг друга израильские президенты просят новых американских лидеров отпустить Полларда. И в обществе каждый раз с новой силой разгорается дискуссия: тварь ли он дрожащая, предавшая страну, которая его выкормила, выпоила и доверила важное дело, или это просто такая данность – еврей в случае опасности вспоминает, что он еврей, и с этим уже ничего не поделаешь. И что поделывать с этим ничего и не нужно, потому что еврей и должен быть евреем – хоть в Америке, хоть на Мадагаскаре.
Помню, много лет назад мы с друзьями снежным зимним вечером пили чай в моей московской квартире. И приятель спросил меня: «А вот если Россия будет воевать с Израилем, ты за кого?» «За Израиль, конечно», – выпалила я, ни на секунду не задумываясь. В следующее мгновение, конечно, включилось сознание, которое стало подсовывать неприятные вопросы типа: «А если Израиль в этой ситуации окажется вдруг агрессором и злодеем?», и чувство вины, ведь все-таки разговаривали мы в Москве, а не на набережной Тель-Авива. Но первая реакция – самая настоящая. Что-то вроде того, как ребенок выпаливает «Маму!» на дурацкий вопрос, кого он больше любит. Это, конечно, всегда ужасно обидно папе. Но так уж устроена человеческая природа, что именно мать для ребенка – целый мир. Пусть даже мир этот бывает слишком строгим, непонятным, далеким и неласковым, а порой и жестоким.
История эта не новая – еще в древних книгах описанная. И тогда египтяне подозревали вроде бы лояльных евреев в том, что те «объединятся с врагами нашими». И потом на протяжении многих веков разные народы, среди которых жили евреи, боялись именно этого. И не важно было, что опасения эти напрасны. Именно еврейские деньги помогли России выстоять в борьбе с Наполеоном. Именно Еврейский комитет собирал в США деньги для Советского Союза на войну с Гитлером. Перед лицом общего врага евреи готовы становиться на защиту своей второй родины. Другой вопрос, чем это для них впоследствии оборачивалось – напоминать о судьбе членов Еврейского комитета, думаю, не нужно. И все-таки в представлении тех стран, где мы живем или жили, евреи – создания ненадежные. Мол, сколько волка ни корми, он все равно «больше любит маму». Пусть даже слышал о ней лишь от прабабушек, пусть даже он по сути-то «русский», «украинец», «немец» или «американец». И из еврейского у него только труднопроизносимая фамилия и печальный взгляд.
Я не знаю, чем на самом деле были продиктованы действия Полларда. Искренне ли он выбрал «маму» или все-таки успел посчитать эти самые 45 тысяч долларов, которые ему уже стоили 30 лет в тюрьме. Не знаю я и почему именно Розенбергов приговорили к смертной казни, а Полларда к пожизненному – из подспудного антисемитизма американцев, в котором их в связи с этими делами обвиняют, или потому, что они ужасно боятся этого нашего еврейского подсознательного. Думаю, здесь есть и то, и другое.
Как и то, что Израиль отказался прикрыть Полларда, когда того арестовывали, позволил надеть на него наручники прямо у ворот посольства. Я же говорила: мамы бывают очень жестоки. Одно мне в этой истории кажется очевидным: как бы мы ни убеждали себя и окружающих в своей лояльности вторым родинам, мы всегда будем выпаливать это самое подсознательное «Мама!». Как бы мы ни пытались натянуть на себя костюмчик «человека русской/европейской/американской культуры», как бы искренне ни болели душой за страну ассимиляции, как бы ни убеждали себя в том, что и она к нам неравнодушна, нам никак не справиться с подсознанием. И им – нашим временным или постоянным соседям в странах рассеяния – тоже не справиться со своими подозрениями. И здесь нет ни предательства с нашей стороны, ни антисемитизма с их. Просто никакие маски демократии, толерантности и дружбы всех со всеми не могут остановить то самое подсознательное «Мама!». И уже совсем другой вопрос, справедливо или несправедливо мы поступаем, бросаясь это свое подсознательное защищать.
Алина Ребель