Употребляемые нами слова различаются, чтоб вы знали, не по тому, соответствуют ли они своим словарным значениям, а по тому, приятны они или неприятны. Причем не столько широким слоям населения (кто их будет спрашивать?), сколько тем, кто облечен властью или же занят ее, власти, пропагандистским обеспечением.
К приятным относятся такие, например, слова и понятия, как «патриотизм», «законность», «международные нормы» (хотя это уже как раз под подозрением, но ничего, пока сойдет), «мир» (точнее, «русский мир»), «наши традиционные ценности» (не наши никого не интересуют), «законные требования представителей власти», «общенародное единство», «особый путь».
К неприятным можно отнести «фашизм», «нацизм», «экстремизм», «насилие», «полицейский произвол», «агрессия», «милитаризм», «война», «хунта», «карательные операции», «ценности, чуждые нашим традициям», «однополярный мир» и «кое-кому неймется».
Не знаю, есть ли специальные толковые словари, изданные для служебного пользования и разъясняющие, какие слова в каких значениях и, главное, в каких случаях следует употреблять. Или же следует действовать по наитию, по внутреннему патриотическому чутью, в соответствии с очередной, спущенной сверху скрепой.
Впрочем, активно осуществляемая прямо на наших глазах практика словоупотребления позволяет нам самим сделать черновой набросок этого «Суверенного толкового словаря политических терминов». Или хотя бы начать собирать для него «рабочие материалы».
Так, например, легко понять, что законно и демократично избранные в одной соседней стране органы государственного управления следует именовать «фашистской хунтой», из чего вполне логично вытекает, что чье-либо несогласие с подобным определением автоматически подпадает под закон о «реабилитации нацизма». Пока понятно? Не очень? Мне тоже, честно говоря. Но это не моя и не ваша логика. Это их логика, а ее надо постараться все же понять или хотя бы обозначить ее приблизительные контуры – для облегчения работы грядущих исследователей. Ох, будет, будет что им исследовать! Даже завидно, если честно.
Но пойдем дальше.
Нетрудно также понять, что «полицейским произволом» или «карательными операциями» может называться только то, что осуществляется за границами нашего государства; внутри же могут быть только «законные действия по противодействию экстремизму и в защиту территориальной целостности».
То, что на языке международного права всегда называлось «аннексией» (неприятное слово, согласен), не может так называться в контексте внешнеполитических проказ российского руководства. В этом контексте это следует именовать «восстановлением исторической справедливости» – так куда приятнее.
Также можно сделать вывод, что открыто ксенофобские и просто человеконенавистнические высказывания или даже поступки, резко диссонирующие с целым букетом статей никем пока не отмененного уголовного кодекса, должны называться «проявлением патриотических чувств» и «защитой традиционных ценностей», а, например, хоровое и – что самое ужасное – вполне добровольное пение национального гимна на главной площади столицы соседнего государства - «проявлением пещерного национализма» и «недружественным актом».
Казалось бы: какие могут быть возражения против закона, преследующего попытки реабилитации нацизма? В некоторых цивилизованных странах тоже есть такие законы. Нормально.
Но и тут, как обычно, особенная стать и особь статья. Поэтому все будет зависеть, разумеется, ни от какого не от закона, не от его буквы и духа, а исключительно от его толкования и, соответственно, применения.
Ну, всякие внешние атрибуты, знаки и портреты – это понятно, это как раз легко. В стране с сильной и неистребимой традицией чисто языческого отношения к внешним атрибутам, знакам, символам, идолам, священным пням и прочим каменным бабам и деревянным болванам они часто служат заменой всего того, что за ними кроется.
Поэтому, например, патриотические инициативы отдельных групп молодежи по установлению этнического единообразия на некоторых отдельно взятых продовольственных рынках и овощебазах нашего отечества нацизмом никогда не назовут. Потому что какой же это нацизм? Ни одного портрета Гитлера никто не видел, а татуированные свастики на нежных юношеских торсах видны только в бане и военкомате.
А вот чахлые прогулки немощных стариков в некоторых городах стран Балтии (действительно, малосимпатичные) означают, разумеется, что там «нацизм поднимает голову».
Любопытно, хотя и более или менее предсказуемо, как именно будет здесь применяться закон о «реабилитации». Интересно, хотя и более не менее понятно, что они тут назначат «нацизмом». Да и уже...
Что будет считаться реабилитацией? Публикация фотографии Молотова, жмущего руку Риббентропу? Бестактное и русофобское по сути подчеркивание значения ленд-лиза? Упоминание об антигитлеровской коалиции, в которую входил СССР? Провокационные разговоры о роли союзников во Второй мировой войне? Да и сама война, кстати, – с чего это она «Вторая мировая», если она «Великая Отечественная»? Это во всем мире она мировая, а у нас нет.
Все это придумано, конечно, не сегодня. И даже не вчера. Это давняя история и давняя традиция. Можно даже сказать, традиционная ценность. Самый яркий, запомнившийся нескольким поколениям образец – это про «наших разведчиков» и «иностранных шпионов». Но не только. Государства, существовавшие на бабки ЦК КПСС и напиханные советским оружием, назывались «наши друзья». А друзья, например, Америки, назывались – как и теперь, между прочим, – «марионетками».
В соответствии и с этим «суверенным» толковым словарем совершенно логичными выглядят рассуждения о том, что мировое сообщество (США и его марионетки) ведут разнузданную компанию против России, ведущей самостоятельную и, главное, эффективную внешнюю и внутреннюю политику, что, конечно же, встало поперек горла... ну, и так далее.
Кроме бинарной оппозиции «приятное – неприятное» весьма важной для понимания многих явлений представляется оппозиция «наше - не наше». Точнее говоря, представление, согласно которому все происходящее в мире происходит либо «за нас», либо «против нас». Объяснять, что в мире кроме «нас» происходит, вообще-то говоря, очень много всего важного, интересного, тревожного и насущного, довольно бессмысленно.
Такого рода болезненный эгоцентризм бывает свойственен детям. Но и не только. Некоторым взрослым тоже. Была, например, у нас во времена моего коммунального детства такая Вера Сергеевна, соседка. Она была уверена, что все вокруг непременно имело какое-то отношение непосредственно к ней. Например, она, помню, говорила: «Этот Славка с верхнего этажа нарочно заводит такую громкую музыку, чтобы я не смогла заснуть. Зачем? Ну как зачем? Это он завидует, что я купила новый ковер».
Откуда бы этому ни о чем не подозревавшему Славке знать что-либо про ее новый ковер, да и про нее саму, никто ее даже не спрашивал. Да и зачем?
Лев Рубинштейн