«Играть музыку как нечто отвлеченное, увы, нельзя»

Я пристально вглядываюсь в события только тогда, когда они по-настоящему начинают меня тревожить. Композитор Карлхайнц Штокхаузен как-то сказал, что вообще не читает газет. Когда садится в самолет (а путешествовал он не так уж часто), слегка их просматривает и понимает, что в мире, собственно, ничего важного не произошло.
Казалось бы, почему не смотреть на вещи так отвлеченно? Проблемы есть всегда и всюду, пресса их раздувает, кто-то на них промышляет, кто-то обыгрывает, видит в них возможность проявить себя. Этими аспектами не интересуюсь и я. В жизни артиста остается не так уж много времени для праздных наблюдений. Я занимаюсь своим делом и не хочу ни в чем другом быть дилетантом. Поэтому я не дирижирую, не возглавляю партии. Может быть, поэтому я даже не преподаю, хотя опыт общения с молодым поколением у меня есть, и когда-то Давид Федорович Ойстрах предлагал мне быть его ассистентом. Но даже от столь лестного предложения великого учителя мне пришлось отказаться. Я всегда хотел посвятить жизнь лишь тому, в чем, как мне казалось, я был силен, – служению через профессию концертирующего музыканта.
Но играть музыку как нечто отвлеченное, увы, нельзя. Хотим мы того или нет, звуки являются отражением реальности. Равно как и живущих в нашей душе идеалов. В этом конфликте реальной жизни с нашими мечтами музыка и рождается – как некий эмоциональный мостик, переброшенный к душам других людей.
Наши переживания – это не только чтение книг и всматривание в живопись выдающихся мастеров. Это наши будни и окружающие нас трагедии. Отголоски таких переживаний мы можем найти в творчестве почти каждого композитора, будь то Моцарт, Верди, Малер, Шостакович или Вайнберг. Каждый автор рефлектирует реальность, а мы, исполнители на службе у композиторов, невольно втянуты в этот процесс и не можем себе позволить замкнуться на нотных знаках и красивых манускриптах. С этой реальностью соприкасались, в ней жили Давид Ойстрах, Иегуди Менухин, Мстислав Ростропович, Пабло Казальс, Леонард Бернстайн. С каждым из этих людей, которым судьбы человечества, исторических процессов, конкретные трагедии и катастрофы были далеко не безразличны, я был по-своему связан. И, вовсе не желая вознести себя на один с ними уровень, внутренне как бы перенял у них эстафету. Эти люди умели отстаивать позицию и вступаться за самое дорогое своей музыкой и своим словом. Да и меня в стенах Московской консерватории учили, что быть музыкантом значит служить добру, справедливости, правде.
Есть, конечно, и другие примеры. Композиторы, от музыки которых веет холодком и самолюбованием. Концертирующие музыканты, которые приспосабливаются под любую аудиторию и ситуацию, служат не авторам, а самим себе, стараясь быть у всех на виду и любым способом понравиться. С этими исполнителями (художниками их трудно назвать) я нахожусь в некотором внутреннем конфликте.
Когда зимой начались тревожные события на Украине, когда политики стали принимать вопиющие по своей нечистоплотности решения, когда была выдумана, изобретена, стратегически рассчитана – я не знаю, каким еще приличным словом это назвать (а хочется говорить все-таки приличным языком), – идея «Крым – наш», во мне что-то встрепенулось. И с первых же дней я увидел, что меня окружают довольно близкие люди, партнеры по исполнительскому цеху, которые считают совершенно иначе.
Эта конфронтация заставила меня задуматься. Я ведь не русский и, возможно, не имею права судить, кто прав, а кто виноват. Но, с другой стороны, как европейский человек, я понимаю, что есть международные законы, соглашения, правила игры, существующие десятилетиями, под которыми подписывались представители как советской власти, так и нынешней, российской. И просто так вдруг придумав, что все эти законы недействительны, кто-то затеял крайне опасную азартную игру. В этой игре видна доля порчи.
Я отдаю себе отчет в том, что нахожусь в меньшинстве. Но, к счастью, читая тексты и слыша голоса достойнейших людей в той же России, вижу единомышленников, с которыми я себя, не будучи русским, идентифицирую. Вряд ли я когда-нибудь с ними выйду на марш протеста или подпишу коллективное письмо. Понятие «группа товарищей» из советского прошлого навсегда отбило у меня охоту находиться в каких-либо группах. Я сам за себя играю, сам за себя говорю, за себя думаю.
Все мы несем наши ценности в самих себе, вне зависимости от того, где живем и что нас окружает. И обязаны прислушиваться к своему внутреннему голосу. Мой голос, несмотря на мое интернациональное происхождение – латыш, швед, немец, еврей, – подчас говорит, что я русский. И судьба России мне очень дорога.
Глупо охаивать весь русский народ или заявлять, что впредь никогда больше не буду играть произведения русских авторов или читать русские книги. Россия – это, прежде всего, великий язык и великая культура. Я говорю не о культуре населения, а о той культуре, которой питается и будет питаться весь мир. И, находясь в конфликте с нынешней ситуацией, я пытаюсь в эти ценности вглядеться еще глубже, чтобы противопоставить их всем тем извращениям, которые происходят в России сейчас. Для меня дороги Чайковский, Рахманинов, Десятников, Губайдулина. Какое счастье сотрудничать с такими гениальными артистами, как Михаил Плетнев или Слава Полунин! Или с талантливейшим пианистом Даниилом Трифоновым, с которым нас скоро ждут гастроли по США, а потом у него будет европейское турне с оркестром «Кремерата Балтика». Вот они – ценности, на которые я ориентируюсь.
Когда я думаю о том, что произошло за год, мне начинает казаться, что кем-то очень сильно обесценивается понятие «человеческая жизнь». Пусть это звучит очень патетично, но жизнь нам дана одна – это говорили и Островский, и Бродский, и многие другие. И это понятие жизни как данности – физической и духовной – какие-то люди хотят уничтожить. Неважно, чем они прикрываются: схемой политической, экономической, этнической, религиозной. Когда речь идет об уничтожении, во мне восстает все. Уничтожали людей нацисты, убивали большевики, расстреливали латышские стрелки. Если вслед за ними и ты становишься неспособным уважать право на жизнь своего соседа, коллеги или брата, то от одной жертвы до миллиона остается небольшой шаг. Страшно, что тот, кто посылает, и тот, кто идет убивать, одинаково заражены идеей того, что уничтожение – это залог движения вперед и свершения справедливости. Те же, кто защищает «свою землю», «свой язык», «свой дом», становятся невольными жертвами трагических хитросплетений.
Вы скажете, что тот, кто защищается, тоже убивает... Я сейчас сведу все к обыденной бытовой формуле, обыденной настолько, что даже неловко по отношению к сегодняшней трагедии. Когда два человека разводятся, всегда есть тот, кто первый собирает чемодан и уходит. Бывает так, что тот, кто укладывает чемодан, справедливо его укладывает. Или тот, кто остается, справедливо остается. Но практически никогда чемоданы не укладываются одновременно.
Нынешние события – это война не только солдат. Это, в первую очередь, психологическая бойня тех, кто создает доктрины, насаждает определенное мышление, проводит промывку мозгов. Война всех тех, кто позволяет себе мозги промывать. Альфред Шнитке (ссылаясь на Томаса Манна) говорил, что демоническое, как и вульгарное, живет с нами рядом. Их необходимо выявлять, распознавать. Но художник, который уходит от узнавания, не только делает вид, что это не опасно, а наоборот, начинает с этим брататься, по-моему, изменяет своему призванию и таланту.
Мне грустно видеть коллег по ту сторону баррикад, выступающих в поддержку чудовищных шагов, совершаемых якобы во имя справедливости. Жаль, что они, со всем их талантом, не способны объективно оценивать ситуацию и придерживаться элементарных этических норм. Может быть, эти нормы им неизвестны. Они выросли в Советском Союзе, где прививались другие установки, несколько отличные от европейских. В свою очередь, мои коллеги, возможно, с сожалением смотрят на меня. Думают: «Вот, какой-то отщепенец из своей несчастной Балтии рассуждает о нашей великой нации». Это их право. Я не буду с ними воевать. Но и выступать на одной с ними сцене у меня большого желания нет.
Может ли музыкант противостоять творящемуся ужасу? Смешно говорить о противостоянии. Что сделаешь с маленькой скрипочкой, пусть даже ей четыреста лет? Это один голос из миллионов, капля в океане. И тем не менее каждый человек должен проживать свою жизнь. Для меня важно играть музыку, в которую я верю, которая заставляет себя слушать, расширяет эмоциональные горизонты, понимание мира и, возможно, помогает кому-то прийти к иным, не спущенным сверху, выводам. Через одинокий голос скрипки – не каждой скрипки, а некой идеальной скрипки, идеальной виолончели, идеального рояля, идеального голоса – пробивается чистота, которая была, есть и будет нужна. И с этой чистотой я стараюсь быть на «ты».
Вовсе не значит, что мне это всегда удается. Но, на мой взгляд, совершенно естественно, что мне захотелось приехать в Киев и донести капельку чистоты произведения Гии Канчели, название которого – «Ангелы печали» – говорит само за себя. Не случайно оно посвящено «всем невинным жертвам». Я со своей скрипкой, моя спутница жизни Гиедре Дирванаускайте с виолончелью, замечательный детский хор «Щедрик» со своими ангельскими голосами и Киевский камерный оркестр Романа Кофмана – мы все объединились, чтобы очистить пространство от смертоносного шума, грязи и соблазнов. И представить, пусть даже на какие-то 25 минут, совершенно иную картину мира. Мира, полного печали по поводу всего того, что имеет место быть вокруг.
Вчера вечером мы с Гиедре вышли из гостиницы и тихо прогулялись по Майдану. Стоило только взглянуть на многочисленные фотографии светлых лиц, окруженные цветами и свечами, чтобы осознать, сколько именно невинных людей погибло. А ведь это лишь малая часть того, что происходит ежедневно. Каждая человеческая жизнь – ценность. Я сейчас намеренно не говорю о том, кто больше убивает, кто защищается, кто нападает. Идет процесс уничтожения, и это – колоссальное преступление, которое каждый политик в любой стране обязан каким-то образом прекратить.
Я всегда любил приезжать на Украину. И в такое тревожное время тем более нужно быть рядом с теми, кого любишь. Моя Украина – это, в первую очередь, люди, художники. Такие, как Роман Кофман, выдающийся дирижер, с которым связана заметная часть моей жизни. Конечно же, композитор Валентин Сильвестров – чистейшей души человек, глубоко переживающий происходящее. Можно только солидаризироваться с его позицией. Композитор Виктория Полевая, в чьей мистериальной драме «Трансформа», исполненной в Киеве несколько дней назад, я ощутил параллели с состоянием тревоги в нашем мире. Только вчера нам играли молодые студенты консерватории – недавно образовавшаяся группа «АртеХатта» – и их вдохновитель, скрипачка Мирослава Которович. Как здорово видеть в таком начинании настрой на идеализм. Вот они – истинные патриоты.
Мне жалко всех людей Украины, попавших сейчас под гусеницы идеологического варварства. Рассуждайте сколько угодно о том, кто с кем борется: большой брат с младшим или, наоборот, младший с большим. Страдает тот, на кого этими гусеницами наезжают.
Вы спросите: а вам не жалко жителей Востока Украины, по ту сторону фронта? Мне жаль их тоже. Там живет масса ни в чем не повинных людей, которым надо было дать возможность решить свою судьбу законными методами. Может быть, я слепой оптимист, неспособный разобраться в политике. Но, мне кажется, это было возможно. И если такие шаги не были предприняты властью прошлой, из тех земель, кстати, вышедшей, это абсолютно необходимо делать сейчас. Неважно, богат ты или беден, силен или слаб, говоришь на русском языке или на украинском. Жизнь, я повторюсь, одна, и твоя страна должна дать тебе возможность ее прожить так, как хочешь ты, а не так, как кому-то вздумается.
Чего я ожидаю в результате? Когда ты, как артист, выходишь на сцену, ты не думаешь о том, сколько людей тебе будет аплодировать. Просто хочется донести суть сочинения, которое играешь. Меня всегда радует, когда музыка заставляет людей вслушиваться и в зале возникает тишина. Неважно, будут ли в конце овации или раздадутся три хлопка. Я знаю: тех, кто на самом деле услышит, что хотел сказать композитор или я с моими партнерами по сцене, будет меньшинство. Но даже если это меньшинство составляют тридцать человек или десять, все равно будет приятно осознавать, что кто-то унес с собой некую драгоценность. Кому-то передалась энергетика сочинения, нашего исполнительского посыла и, возможно, идея, ради которой имеют место такие мною инициированные гуманитарные концерты, как «Musica liberat» в Страсбурге или «К России с любовью» в Берлине, Лейпциге, Дрездене. В них участвовали первоклассные музыканты-единомышленники – Евгений Кисин, Марта Аргерих, Миша Майский, Даниэль Баренбойм, Анатолий Кочерга, многие другие артисты и, конечно, мой оркестр «Кремерата Балтика», который уже восемнадцать лет разделяет со мной все задумки, риски и даже авантюры.
Пожалуй, многие оппоненты назовут мои проекты конъюнктурой, поиском определенного социального заказа. Но я бы, со своей стороны, напомнил им слова, которые мне в своем великодушии некогда сказал великий Давид Федорович Ойстрах: «Я бы никогда не стал делать то, что делаешь ты. Но ты должен это делать, потому что ты прав». И посоветовал бы каждому идти своей дорогой. Подчеркиваю – своей, не позволяя себе быть одурманенным тем, что творится вокруг. Понимать, что человеческая жизнь одна и ее нужно посвятить служению объективным ценностям, а не властителям. Говорить своим голосом, а не голосом какой-то партии, содружества, школы. Сосредоточиться на честности перед Богом. Не надо забывать о том, что те, которые тебя хвалят, возвышают, дают ордена, считают самым великим, могут заблуждаться. Вкусы и суждения бывают разные. Но правда есть нечто такое, что проявляется всегда – рано или поздно. И даже если эту правду видят более тихие люди, она существует, от нее никуда не уйти. Вопрос, зачем ты делал то, что делал, все равно встанет, перед тем как ты уйдешь из этой жизни.
В России живет и работает моя славная дочь Лика. Мне важно сохранить связи с ней, ее детьми и, конечно, моими коллегами – композиторами, музыкальными коллективами, партнерами по сцене. Но я предпочитаю говорить правду. И только для того, чтобы угодить тем, кто решает, желанный я или нежеланный, я не стану менять свои жизненные установки. В Советском Союзе я много лет был невыездным. Потом, получив право на ПМЖ за рубежом, стал невъездным до самого начала перестройки. Но я всегда делал одно и то же дело и не считал, что от места моей прописки должна зависеть моя совесть художника и человека.
Моего земляка, латвийского театрального режиссера Алвиса Херманиса, недавно лишили права ездить в Россию, несмотря на то что именно он в Москве, в Театре наций, поставил один из лучших спектаклей, которые я имел счастье в последнее время видеть, – «Рассказы Шукшина». Будучи латышом, он так рассказал о русской душе, как порой иному русскому не удавалось. И даже Правитель отметил это. Хотя в этом-то и вся двойственность: один и тот же человек похвалил спектакль и закрыл глаза на то, что Херманису запретили въезд. В такой системе художник, не боящийся, не желающий угождать, автоматически становится лишним.
Если и я стану кому-то неугоден или кто-то сочтет, что я наношу вред русской культуре, мне будет грустно. Но от этого я не поменяю своего отношения ни к культуре, ни к самой жизни. В конце концов, осталось немного, и хочется служить тому, что выстрадано.
В этом смысле меня очень укрепляет текст, который как раз сейчас читаю и хотел бы порекомендовать каждому. Я говорю о лекции удивительной женщины, а именно поэтессы и философа Ольги Седаковой, вызывающей мое абсолютное восхищение. Название работы говорит само за себя: «Посредственность как социальная опасность».