Украина и Европа

В 1918 году вышла книга Шпенглера «Закат Европы», в которой автор предрекал скорую гибель европейской культуры, которая не выдержит конкуренции с культурами более молодыми, прежде всего азиатскими. Пессимизм Шпенглера тогда некоторые объясняли тем, что, будучи немцем, он пребывал в депрессии вместе со всей Германией, проигрывавшей (и в конце того же года проигравшей) мировую войну. В значительной части Европы, прежде всего в странах-победительницах, а также в США тогда царил оптимизм. Главный архитектор послевоенного мира, президент США Вильсон торжествовал по поводу начавшейся в мире эры всеобщей демократии. В короткие сроки во всех развитых странах было введено всеобщее избирательное право. Массовые армии и столь же массовый труд женщин в тылу не позволяли более лишать права голоса при помощи любого рода цензов тех, кто сражался на фронтах и сутками вкалывал в госпиталях, на заводах и в сельском хозяйстве в кровавую годину. Даже государственные границы в Европе в целом ряде случаев проводили по итогам референдумов, и не только между новыми странами, например, Польшей и Чехословакий по поводу принадлежности города Тешин, но даже между победителями и проигравшими. Конечно, Эльзас и Лотарингия стали французскими по воле победителей, но вот Саар остался немцам в результате референдума.
Все это благолепие продолжалось недолго. И с демократией восточнее Франции мало где сложилось хорошо, и референдумы, как выяснилось в Австрии, можно проводить очень различными способами, и вообще, как провидчески предсказал маршал Фош, Версальская система – это «не мир, а перемирие на 20 лет».
С ростом большевизма, нацизма, фашизма, а особенно с началом новой мировой войны закат Европы казался уже окончательным. Но нет, вновь рассвет наступил. И после второй, гораздо более страшной мировой войны победители из числа западных союзников действовали уже иначе. У вновь проигравшей Германии на западе не забрали ни пяди территории, с нее не взяли контрибуции, наоборот, по «плану Маршалла» были предоставлены колоссальные финансовые ресурсы для развития экономики. То же самое, кстати говоря, было и с Японией по «плану Моргентау». Одновременно были проведены денацификация и демилитаризация, и, казалось, что единственная угроза для свободного мира осталась на Востоке, а с падением коммунизма и распадом советского блока и СССР исчезла и она. На смену «Закату Европы» Шпенглера пришел «Конец истории» Фукуямы.
Формат колонки не позволяет подробно анализировать все смысловые связи, но в процессах 20–30-х годов двадцатого века и в течение примерно такого же периода после 1991-го была еще одна общая черта – существенные изменения в западных представлениях о морали и ценностях. Это связано с тем, что в обоих случаях многим казалось, что все плохое позади, заслуживающих внимания опасностей больше нет, можно расслабиться и, если и будет какая-то борьба, то только лучшего с хорошим. Не только в 1938-м, но даже в 1940-м «умирать за Данциг» казалось бессмысленным. И в 2008-м грузинская война никого на Западе не насторожила. И в 2014-м очень многим очень хочется думать, что Донецк – он же даже дальше, чем Данциг.
Это не случайно, и не только потому, что лень, неохота и своя рубашка ближе к телу. Это вполне закономерный процесс, когда чувство безопасности способствует росту пацифизма, гуманизма, толерантности и других весьма позитивных настроений, которые в ситуации отсутствия достаточных сдерживающих рациональных соображений превращаются в свою противоположность. Пацифизм без чувства опасности, без готовности противостоять агрессору становится виктимностью, гуманизм к убийце и террористу приводит к кровопролитию. Именно эти, в том числе, тезисы нашли самое очевидное и самое трагическое подтверждение в течение шести лет, последовавших за 1938 годом. И Европе понадобился Черчилль, чтобы устоять и сохранить цивилизацию, тот самый Черчилль, которого уже в 20-ые годы очень многие в Англии считали чудаком, погрязшим в архаичном милитаризме.
Между прочим, Черчилль понадобился дважды. Именно он в 1946-м предупредил в Фултоне о том, что цивилизации не стоит расслабляться после победы над Гитлером. И она долго не расслаблялась, понимая, что опасность велика. А потом, когда показалось, что врага больше нет, Запад сорвался с тормозов. Требование равенства прав превратилось сначала в необходимость равенства возможностей, а затем и равенства результатов. Толерантность из терпимости к чужому мнению преобразилась в приемлемость дикости. Допущение ценности различных культур стало оправданием варварства. Исключение расизма из жизни общества переросло в создание преференций для одних рас в ущерб другим. Даже женское равноправие обернулось унижением женщин путем создания для них неких квот, как для инвалидов на биржах труда. В результате стала исчезать разница между правыми и виноватыми – ведь каждого виноватого следует пытаться понять. Началось осуждение любого насилия, включая ответное, и ведения любых военных действий, в том числе и оборонительных, ведь в ходе их тоже убивают. Затем возникло постоянное требование мира немедленно и любой ценой, что очень часто означает готовность заплатить цену, весьма выгодную для агрессора и террориста. Ведь агрессор и террорист прекращает огонь не тогда, когда этого требуют правозащитники, а тогда, когда ему это выгодно, и использует прекращение огня так и только так, как ему выгодно.
Конечно, этот процесс захватил не всех граждан стран западной цивилизации. Но сторонники подобного рода взглядов составляют очень заметную часть, может быть, даже большинство, среди тех, кого принято называть интеллектуалами, кто способен повлиять на позицию других людей, кто формирует общественное мнение. Журналисты, правозащитники, общественные активисты, ученые, преподаватели, деятели искусства – это люди, которых слушают, а часто слышат даже больше, чем те говорят.
В результате размываются самые основы европейской культуры. Ведь если все культуры равноценны, то, собственно, и европейская ничем не лучше других, и нет никаких причин сохранять ее даже в тех странах, где она когда-то зародилась. Вследствие этого фактически началась эрозия основ, иерарх англиканской церкви, один из духовных лидеров государственной религии страны, являющейся родиной прецедентного права, предлагал ввести в правовую систему Великобритании элементы шариата. Дело не в том, что это вряд ли возможно с точки зрения юридической техники, а в том, что человек в таком статусе готов отказаться от фундамента, на котором без малого тысячу лет стоит его страна. А ведь прецедентное право – одна из двух основных частей правосудия справедливости.
В этом потоке умиротворенного расслабления, думаю, как-то незаметно и естественно, вместе с размыванием понятия справедливости, вовсе исчезло понятие «справедливая война». Фактически любая война стала несправедливой, а все воюющие – неправыми. Причем чем они цивилизованнее, тем более неправы. Вероятно, это началось с протестов против боевых действий США во Вьетнаме. Тогда прошло 20 лет после Второй мировой, и выросло поколение, не знавшее и не хотевшее знать войну. Во время очень схожей ситуации в Корее дети большой войны не протестовали. В конце 60-х те, кто не принимал попыток остановить коммунистическую агрессию во Вьетнаме, стали законодателями общественной моды и властителями душ, и они не готовы были признать, что агрессор с севера во Вьетнаме был неправ. Теперь они зачастую не готовы признавать это в Украине. Более того, эти люди и их последователи уверены, что оказывающий сопротивление неправ почти всегда. В 1967-м Израиль на Западе в основном поддерживали, теперь – совсем нет. В значительной мере это связано с тем, что уговаривать «вести себя прилично» Украину и Израиль кажется более перспективным. Ну действительно, идеалистов, рассчитывающих на этику Путина и ХАМАСа, все же найдется немного.
Я не знаю, повезло Путину в очередной раз или были какие-то расчеты и данные, но через 20 лет после окончания «холодной войны» сопротивляться российской агрессии в Европе, и даже в США, готовы пока сравнительно немногие. Невыгодно, непонятно, кто прав, а кто виноват, стреляют и убивают со всех сторон, и вообще неохота. Сколько-то заметное понимание того довольно очевидного факта, что Украина воюет за всю цивилизацию, присутствует в странах Балтии и Польше, ну и еще, видимо, по традиции, в Великобритании и США, хотя и в меньшей степени. Что должен сделать Путин для того, чтобы осознание этого обстоятельства стало фактором мировосприятия большинства граждан хотя бы стран НАТО – пока не совсем понятно. Можно предположить, что широкое фронтальное наступление на страны альянса и/или применение ядерного оружия являются такой границей, но ведь и в этих случаях форма реакции может быть разной. А ведь и не доходя до этой черты, можно наворотить еще очень много.
Понятно, что агрессия против Украины стала для Запада полной неожиданностью. Можно этому удивляться сколько угодно, можно вспоминать, что российская оппозиция много раз предупреждала об опасности путинского режима не только для России, но очевидно, что ничего подобного, тем не менее, не ждали даже в Украине. Теперь в Украине понимают, что происходит, а действовать они вынуждены по обстоятельствам. Все остальные страны находятся в куда менее определенных обстоятельствах, и как им поступать, учитывая и сложившуюся ситуацию, и общую атмосферу, и другие обстоятельства экономического, энергетического, политического и ментального свойства, пока не могут осмыслить. И люди, и институты вновь оказались не готовы к брошенному агрессором вызову.
Не вызывает сомнений, что осознание новой реальности требует прежде всего отказа от внутренней расслабленности. Время рефлексии, как самоцели, прошло. Если самим не вспомнить, что такое хорошо, а что такое плохо, то очень велик риск того, что объяснения будут навязаны извне, причем в абсолютно извращенном виде. Да, придется корректировать очень многое, начиная с укоренившегося понимания толерантности и мультикультурализма. Девочек из небольшого английского города Роттерхема очень жалко. Если кто не знает – в течение нескольких лет местные мусульмане насиловали и обращали в сексуальное рабство школьниц, и их жертвами стало около полутора тысяч девчонок. И власти, и полиция – все знали, но ничего не предпринимали именно из «толерантности», дабы не разжигать антимусульманских настроений. Насильники должны, обязаны предстать перед судом, независимо от цвета кожи и вероисповедания. И если не будет суда над насильниками Роттерхема, если не будет суда над теми, кто сейчас насилует Украину, то насилие станет нормой не только в Роттерхеме и Луганске, но в Лиссабоне, а то и вплоть до Сан-Диего и Анкориджа.
В этом возможном процессе коррекции ценностей и установок социума (к сожалению, пока всего лишь возможном), в возвращении к основам европейской культуры Украина может стать существенным, а то и решающим фактором сразу в двух ипостасях. Первая из них – это общепонятный пример, на котором все, кто хочет видеть, обязаны увидеть и обязательно увидят, что бывают войны справедливые, что злу необходимо сопротивляться, что потворство насилию приводит только к росту насилия. Если бы в Роттерхеме посадили бы самых первых насильников, последующих преступлений, скорее всего, не было бы. Европейцы хотят сэкономить на санкциях и оборонных бюджетах? Нет сомнения, что война обойдется им намного дороже.
Вторая ипостась – это, если угодно, некий коллективный Черчилль, который после победы цивилизации над варварством вовремя напомнил, что не все противники повержены. Я не сомневаюсь, что быстрее или медленнее Украина будет сближаться с Европой и Западом в целом. И Украина как страна, и украинцы как граждане западного мира с неизбежностью донесут до своих новых сограждан, заставят их почувствовать, что в справедливых войнах всегда есть правые и что опасность не миновала. Это будут даже более очевидные свидетельства, чем приходившие от собственных солдат, вернувшихся из Афганистана или Ирака, которые по ощущениям многих их сограждан воевали очень далеко, не совсем понятно с кем и не факт, что с понятными целями. Украинцы – это соседи, это большая нация, сражающаяся за свое существование, на своей земле, за свою землю, за свои дома, за своих детей, за будущее своей страны. И сама опаленная войной Украина, где десятки тысяч сражались, сотни тысяч им помогали, миллионы жили страхом за своих близких и надеждой на их возвращение, а десятки миллионов осознали, что будущее их страны определяется на поле боя, интегрируясь с Западом, обязательно повлияет на общее мировосприятие в сторону возврата к тем ценностям, которые не позволяют перепутать добро и зло и требуют противостоять злу адекватными средствами, в том числе силой.
Запад уже начинает понимать что-то, хотя и очень медленно. Санкции санкциями, это уже бывало с другими странами, но я не припомню вывесок в отелях и ресторанах «Сторонников Саддама Хуссейна не обслуживаем» или «Аятоллам вход запрещен». Процесс пошел. Украина будет частью Запада, ведь Запад в его нынешнем виде появился вследствие существования угрозы с Востока, общей для многих стран. Теперь эта угроза возникла вновь, и она является общей уже для большего количества государств, и Украина – не просто одна из многих, а первая подвергшаяся агрессии и ответившая ударом на удар. Украина сегодня хуже Европы знает, как жить в условиях свободы, но гораздо лучше – как за эту свободу воевать. Я верю, что Украина победит в борьбе за свою свободу, и надеюсь, что она сможет научить этому других.
Александр Осовцов