Из совместной перспективы отправителя и адресата

После столь успешного военного раздела Польши успехи германо-советского взаимодействия продолжились и в других областях, в частности в сфере обмена населением. В том же октябре 1939 года, после «освободительного похода» Красной армии в Восточную Польшу, была создана смешанная германо-советская комиссия по эвакуации. Ее советским и немецким сопредседателями были Максим Литвинов (весной 1939-го снятый с поста наркома иностранных дел СССР) и Курт фон Ремпхохенер (Kurt von Remphohener). Подписи обоих стоят под «Соглашением между правительством СССР и правительством Германии об эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Союза ССР», подписанным в Москве 16 ноября 1940 года.
Главными уполномоченными по реализации договора с советской и немецкой стороны были майор (позднее полковник) Я. Синицын и оберштурмбанфюрер (позднее штандартенфюрер) СС Х. Хофмайер, местонахождением ставок обоих был Луцк на советской стороне; целый ряд представительств обеих сторон действовали и в других городах, как, например, немецкие представительства во Львове, Стрые или Станиславе или советские представительстве в Холме и Ярославе. Эта репатриация носила строго этнический характер: ни славяне, ни евреи, даже если они были членами «арийских» семей, под ее действие не подпадали, а арийцам настоятельно рекомендовали разводиться со столь «неполноценными» и «нежелательными» супругами.
Первый транспорт с 1050 переселенцами был отправлен из Владимира-Волынского 20 декабря 1939 года. К началу нового, 1940-го года число переселившихся превысило 26 тысяч человек, а вся эвакуация была завершена к 4 февраля, охватив около 130–131 тысячи. По другим данным, к 8 февраля 1940 года было эвакуировано на запад до 128 тысяч лиц немецкого происхождения, в том числе и 15 тысяч поляков, могущих, по мнению комиссии, претендовать на «немецкость».
Члены немецкой комиссии не скрывали своей гордости достигнутым в кратчайшие сроки (всего за шесть недель!) результатом - почти полной очисткой бывшей Восточной Польши от остатков немецкого населения. Лишь крайне незначительная часть, не вняв ни уговорам немецких, ни угрозам советских властей, отказалась от переезда: это были в основном баптисты и католики, опасавшиеся религиозных преследований в Германии.
Число желающих эвакуироваться в противоположном направлении составило около 40 тысяч, и среди них немало евреев, но советская сторона согласилась принять только 20 тысяч из них. Позднее, в конце декабря, она согласилась принять еще 14 тысяч человек (преимущественно евреев), одновременно высылая в немецкую зону около 60 тысяч, не принявших советизации (евреи были и среди них). Подчеркнутое отсутствие интереса со стороны СССР к судьбе польских евреев проявлялось, начиная с первых же заседаний смешанной комиссии.
Сотрудник Главного немецкого штаба по эвакуации в Луцке Брюкнер приводит в своем дневнике (правда, в пересказе) такой случай. В начале декабря 1939 года на пограничный переход у моста через Буг возле местечка Сокол прибыл состав с евреями из генерал-губернаторства. Советские пограничники не пропустили их, а когда те стали все равно прорываться через заслон, то открыли по ним огонь. Когда евреи развернулись и пошли в германскую сторону, то и оттуда их встретили выстрелы. Несколько человек прыгнули в Буг и поплыли на советский берег, один человек утонул. И только через час, после консультаций с высшими начальниками, эту группу пропустили в СССР. Один из советских офицеров так прокомментировал эту сцену: «Значит, немцы в Германию, в Россию русские, а евреи – в Буг?»
После нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года множество мирных польских граждан - преимущественно евреев – бросили насиженные места и бежали от немцев на «спасительный» восток, в сторону СССР. Все они после 17 сентября 1939 года оказались не в соседнем государстве, а в руках у другого – восточного – агрессора. В этих несколько изменившихся обстоятельствах часть из них сделала свой выбор не в пользу СССР и подала заявления на эвакуацию в Германию, благо оба агрессора заключили друг с другом 16 ноября 1939 года соглашение об обоюдной эвакуации некоторых групп населения. Хотя соглашение и действовало по принципу «восточные немцы в обмен на западных украинцев и белорусов», заявления принимались от всех желающих, проживавших до 1 сентября 1939 года по ту сторону демаркационной линии. Все первое полугодие 1940 года в Бресте, Владимире-Волынском и Перемышле (с 13 мая – во Львове) работали три германские пропускные комиссии.
С завершением эвакуации немцев процесс обмена населением на пространстве бывшей Польши, судя по всему, не закончился: нерешенными оставались чисто операционные вопросы – обмен бывшими польскими гражданами по признаку их проживания до начала войны. Число заявлений о разрешении возвратиться в западные районы Польши подали в общей сложности 164 тысяч человек, главным образом поляков. Сроком завершения эвакуации было намечено 15 мая 1940 года, но позднее он был продлен еще на две-три недели. Все это время на аннексированных восточнопольских территориях непостоянно и небольшими группами, но все же находились немецкие офицеры из комиссий по эвакуации.
Уже в первые дни сентября 1939 года, когда вермахт захватывал Западную Польшу, в восточных ее воеводствах стало накапливаться значительное количество еврейских беженцев из западных воеводств - около 150-200 тысяч из общего количества приблизительно в два миллиона евреев, проживавших до этого в Западной Польше. После аннексии Восточной Польши Красной армией и «воссоединения» с советскими Беларусью и Украиной все они оказались в СССР, причем приток беженцев продолжался и после 17 сентября. На территории, захваченной самим СССР, постоянно проживало, по оценкам Мордехая Альтшулера, 1292 тысячи бывших польских евреев.
Большинство еврейских беженцев предпочитало Сталина Гитлеру и жизнь в СССР – лишь бы не остаться у немцев. Евгений Розенблат пишет, что тем самым они совершали «бегство из реальности в миф», в частности в миф о справедливом советском строе. По нашему мнению, все это ни на секунду не выходило за рамки «реальности» – из одной скверной реальности люди бежали в другую, в надежде, что все-таки она лучше и безопасней, чем та, что они в панике покинули.
Отношение к ним со стороны советской власти, согласно тому же Розенблату, прошло через несколько фаз – от «благожелательно-лояльного» осенью 1939 года через «выжидательно-корректное» в первой половине 1940 года и до «требовательно-жесткого», начиная с лета 1940 года, когда значительная часть польско-еврейских беженцев была депортирована на восток СССР.
В начале октября 1939 года первостепенной была задача регистрации и учета: но уже тогда было ясно, что их так много (в одном только Белостоке – от 10 до 25 тысяч человек!), что перераспределение и переселение в другие места неизбежны. Этот вопрос обсуждался на заседании бюро ЦК КП(б) Беларуси 14 октября 1939 года, постановившем создать специальную правительственную комиссию по размещению и трудоустройству беженцев на территории БССР. Постановлением Совнаркома БССР № 773 от 25 октября 1939 года такая комиссия во главе с И. Гориным, действительно, была создана. Общее количество беженцев в одной только Беларуси, по ее данным на декабрь 1939 года, составило около 120 тысяч человек. Комиссия рекомендовала разгрузить восемь городов – центров скопления беженцев (Белосток, Брест-Литовск, Гродно, Барановичи, Пинск, Лида, Молодечно, Слоним) и переселить «излишки» в восточные области республики, где предложить физическую работу (на торфоразработках, например). Около 23 тысяч было переселено уже к концу октября 1939 года, из них примерно пятая часть, не найдя себе работы по специальности, к февралю 1940 года вернулась в западные области (где трудоустроиться, впрочем, было еще сложней).
10 ноября 1939 года постановлением СНК СССР № 1855/486 была создана советская комиссия под председательством Лаврентия Берии по вопросу учета и трудового использования беженцев как рабочей силы, которой поручались также вопросы «обратной эвакуации» (то есть выдворения в Германию) неблагонадежных или нетрудоспособных беженцев. Около 25 тысяч отказались принять советское гражданство и решительно потребовали отправки в Палестину или западноевропейские страны: таких, к неудовольствию немцев, немедленно эвакуировали обратно, а часть была даже арестована. Другая часть спокойно приняла советское гражданство и даже завербовалась на работы внутри СССР, но большинство все же попыталось осесть и закрепиться на новой советской и бывшей польской земле.
Политика советских властей по отношению к еврейским беженцам носила, как справедливо заметил Евгений Розенблат, во многом «“импровизационный характер». Так, в начале 1940 года в Белостоке действовал запрет брать беженцев на работу через отделы труда, что в постановлении бюро Белостокского обкома КП(б) Белоруссии от 4 февраля 1940 года было расценено как мера, подталкивающая беженцев к спекуляции, и осуждено.
Вместе с тем, и попытки советской власти распорядиться беженцами точно так же, как и остальным советским населением, перевоспитать их и навязать те виды трудовой деятельности, к которым они – портные, ремесленники, рабочие, торговцы – были совершенно не приучены, в целом не увенчались успехом. Часть из них отказывалась принять советское гражданство. Отношение к таким беженцам стало настороженным, их рассматривали как социально чуждый и дестабилизирующий элемент.
Те из беженцев, кто смог найти крышу над головой у своих родственников в советской зоне, кто принял или согласился принять советское гражданство, могли чувствовать себя – по крайней мере, до 22 июня 1941 года - в относительной безопасности. Остальных же ожидала депортация – на север европейской части и пусть и в Западную, но Сибирь, – правда, ждать ее пришлось относительно долго.
Собственно, к депортационной зачистке новоприобретенной польской территории Советы приступили в середине февраля – то есть буквально сразу же после того, как из больших городов уехали немецкие эвакуационные комиссии. Уже 10 февраля 1940 года была проведена первая и самая большая операция такого рода – депортация около 140 тысяч «спецпереселенцев-осадников». «Осадниками» назывались бывшие военнослужащие польской армии, отличившиеся в польско-советской войне 1920 года и получившие за это в 1920–1930-е годы от благодарного отечества земельные наделы в восточных районах, населенных преимущественно белорусами и украинцами. В апреле (9 и 13 числа) последовала депортация 60 тысяч так называемых «административно-высланных». В их число входили члены семей расстрелянных польских офицеров, полицейских, жандармов, госслужащих, помещиков, фабрикантов и участников повстанческих организаций; среди них были и учителя, мелкие торговцы и даже крестьяне побогаче, пресловутые «кулаки». Интересно, что еще раньше, 9 апреля 1940 года, чести быть депортированными, причем отдельно от остальных, удостоились проститутки. Большинство депортированных составляли поляки, небольшая часть – украинцы и белорусы.
А вот третья депортационная волна из числа граждан бывшей Польши была почти исключительно (на 85-90%) еврейской. Контингент назывался «спецпереселенцы-беженцы» и состоял из тех, кто бежал на восток от наступающего вермахта: таких рассматривали как «интернированных эмигрантов». Намеченная еще в марте, их депортация могла состояться не ранее середины июня 1940 года, когда из СССР уехала последняя немецкая комиссия, принимавшая индивидуальные заявления граждан о переселении на территорию, контролируемую Германией.
Фактически же она состоялась только 29 июня 1940 года. Около 77 тысяч человек направили в спецпоселки на севере СССР – в Архангельской, Свердловской и Кировской областях – для использования, главным образом, на лесоразработках. Вместе с тем большинство беженцев до войны были мелкими ремесленниками и торговцами, врачами и так далее.
«Стремление портных, сапожников, часовых дел мастеров, парикмахеров и др. быть использованными по специальности, полностью удовлетворить в пределах их расселения не представляется возможным. Поэтому приходится людей этих профессий (избыточную часть) осваивать на лесе».
Экономическую эффективность «освоения портных на лесе» можно было бы поставить под сомнение с самого начала. Но нельзя не отметить, что большинству этих людей огорчительный отказ немцев в приеме обратно и отвратительная действительность советской депортации спасли жизнь.
…Но как бы то ни было, в начале 1940 года во власти немцев оказалось весьма многочисленное еврейское население - до 350-400 тысяч человек в самом рейхе (включая сюда и австрийских евреев, и евреев Чехии и Моравии) плюс более чем 1,8 миллиона в генерал-губернаторстве, на бывших польских территориях. Именно о них, в сущности, и говорится в письме товарищу Чекменеву. Избавиться от них было и психопатической мечтой, и политической целью Гитлера.
Но был ли этот подарок желанен Сталину? Подарок в 2,2 миллиона евреев – 2,2 миллиона людей с мелко- и крупнобуржуазной психологией? Даже с полутора сотнями тысяч польских евреев государство уже так основательно помучилось, отправляя их на торфоразработки или же депортируя! Да и кто знает, не скрывается ли под личиной этого лавочника или того портного немецкий шпион? И если разрешить им вольное проживание по всей стране, то сколько же сил, энергии и затрат потребуется на их чекистско-оперативное обслуживание? И не отправлять же их всех в ГУЛАГ или на спецпоселение, как это было решено и сделано по отношению к нескольким десяткам тысяч еврейских беженцев из Польши?
А если расселить их на Западной Украине, как предлагали немцы, то там ведь и так уже почти 1,4 миллиона «трофейных» польских евреев! Куда бы их самих деть, учитывая вероятное стратегическое значение этого региона в недалеком будущем?
А если отправить их в резерват «Биробиджан-на-Амуре», как это тоже предлагали наивные немцы, то ведь он рассчитан на несколько сотен тысяч человек и его инфраструктура явно не рассчитана на переваривание и укоренение такой массы! Да, Еврейская автономная область остро нуждалась в притоке еврейского населения и даже просила Кремль помочь ей переселить на свою территорию в течение двух-трех лет 30-40 тысяч евреев из Западной Украины и Западной Беларусь, но более чем 15 тысяч человек в год она была просто не в состоянии «переварить».
Итак, отказ СССР от столь лестного предложения Германии был запрограммирован. Приведенные Чекменевым сугубо формальные соображения, в сущности, смехотворны и даже немного лукавы (никаких русинов в тексте соглашения нет). Ничто не привязывало и к уже действующим соглашениям – при обоюдном желании можно было легко заключить новый договор. Истинные мотивы отказа лежали, скорее, в другом - в патологической шпиономании сталинского режима, в подозрительно-недоверчивом отношении к классово-буржуазной еврейской массе из капиталистических стран, а также в колоссальных масштабах предложенной Берлином иммиграции.
Не знаю, отдавали ли себе Молотов и Сталин полный отчет в том, какими последствиями для европейского еврейства обернется их отказ? Сталин, который уже через месяц сам решится на уничтожение польского офицерства, и Молотов, в то время не только председатель Совнаркома, но еще и нарком иностранных дел, вполне могли бы просчитать, что станет с евреями в гетто и концлагерях, когда рутинная депортация уже не будет решать всей проблемы.
По крайней мере, другой советский дипломат – Федор Раскольников (бывший посол в Болгарии и невозвращенец-эмигрант) – прекрасно уловил последствия такого отказа. Еще в сентябре 1939 года он обратился к Сталину с поистине пророческим открытым письмом: «Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах может приютить многие тысячи эмигрантов».
Конечно, проще всего было бы откликнуться на обнаруженный документ восклицанием типа: «Ах, оказывается, евреев Германии, Австрии и Польши можно было спасти! Гитлер предлагал их Сталину, а тот не согласился, не спас, оставил их на погибель!»
Но думать так было бы очень большим упрощением ситуации. СССР преследовал свои собственные интересы, реализации которых массовое прибытие евреев могло только помешать. И Сталин не был бы Сталиным, если бы руководствовался морально-вероятностными императивами или просто клюнул бы на удочку Гитлера.
Получив отказ (или, что еще более вероятно, не получив из Москвы никакого ответа), Эйхман едва ли расстроился. Он, привыкший изучать и знать своего врага, был готов и к этому.
Но серия неудач с территориальным решением еврейского вопроса - Ниско, Биробиджан, Мадагаскар, – безусловно, подтолкнула его к поиску и продумыванию других путей «разрешения» этой проблемы - путей экстерриториальных, куда более радикальных и абсолютно надежных. Казнь вместо высылки, газовые камеры вместо гетто, яры и карьеры вместо лагерей, братские могилы вместо Мадагаскара или Сибири.
Да, вопрос тогда так и остался открытым. Но ненадолго – года на полтора.
Его позднейшее и иное решение, как известно, вошло в историю под страшным именем Шоа.
Павел Полян, географ, историк и (под псевдонимом Нерлер) литератор. Сотрудник Института географии РАН, член Союза писателей Москвы, председатель Мандельштамовского общества.