Дорогая Арина.
Мы не знакомы, но меня связывают с вами очень близкие отношения. Даже, я бы сказала, слишком близкие.
Дело в том, что после каждой вашей колонки, я пишу вам длинный ответ. Иногда я пишу его в голове. Иногда в почте (но никуда не отправляю), а после вашего текста про «Вальку из мухосранска» я даже написала здесь пост, но стерла его, потому что по степени злобности он мог быть сравним с вашей колонкой, а мне этого ужасно не хотелось.
Но ваше новое сочинение, натурально, не оставляет выбора. Оно пестрит вашими фирменными приемами - усталой саркастичностью, эдакой небрежной прямотой, и агрессией, про которую вам, кто-то, когда-то, видимо, сказал, что именно это называется «хорошо писать». Но дело не в этом. Вы уже все равно обиделись, поэтому мне нечего терять, и я могу просто сказать вам, наконец, то, что думаю. А точнее, если совсем уж честно, то я говорю это не вам. А всем этим тысячам людей, читающих, по какому-то странному стечению обстоятельств, ваши колонки.
Ваша колонка про «патриотизм» описывает, в том числе, неприятную вам ситуацию в Берлинском баре, о котором вы говорите в самых комплиментарных выражениях. В том смысле, что вот, вроде бы, счастье было так возможно, так близко, но и тут бедааа. Вы пишете о том, что вас достают и обижают те, кто критикует современную Россию, что они достают вас даже в самом лучшем месте земного шара – городе Берлине. Вы пишете, что «не все так просто», и все бы хорошо, только вот кое-что в самом деле дико просто. Вы бы удивились, если бы узнали, насколько просто.
Что может быть проще того, что моего друга недавно уволили с работы на федеральном телеканале – и даже не пытались скрыть от него причину увольнения – незадолго до этого мой друг открыто признался в том, что он, о ужас, гей.
Что может быть проще того, что люди, сходившие на разрешенный властями митинг, 2 года сидят в тюрьме, без малейших, я подчеркиваю, без малейших доказательств вины?
Что может быть проще того, что по очереди закрываются все СМИ, позволяющие себе даже не то, что критику власти, а просто не достаточно комплиментарную интонацию?
Что может быть проще закона, запрещающего гражданам США усыновлять детей из детских домов России? Что именно вам здесь кажется сложным? Вы спросите, задайте вопрос, может быть вам подскажут, помогут как-то.
Что может быть проще того, что происходит с малым бизнесом (о, аск ми хау), с цензурой, с нечестными выборами (рассказать вам о том, как в данный момент происходят выборы в общественную палату? Мне не сложно, я могу). Что?
Арина, знаете, я должна сделать ужасное страшное признание. Я, представляете, люблю эту страну и этот город. Я здесь родилась, здесь похоронены мои близкие, здесь живут мои близкие, у меня в Москве живет вся семья, а сама я мотаюсь между Питером и Москвой 2 раза в неделю, и не уезжаю в прекрасный город Берлин (хотя бесконечно разглядываю, обливаясь слезами, квартирные сайты) то ли знаю, то ли не знаю почему.
Но дело в том, что в вашей, так сказать, колонке содержится такая какая-то простая ошибка логики, такая системная, и такая распространенная, что в данном случае я не сотру этот пост. Хотя он, видимо, обидный, злой, и еще какой-нибудь там. Ну, буду, может, потом за него гореть в аду. Готова, простите, ответить за базар.
Ошибка ваша в уверенности, что любовь к родине – это соучастие в ее преступлениях. Любовь для вас это крики «да все у нас хорошо». Так жена алкоголика может годами подливать ему водки, потому что ну он же все-таки мой. Какой-никакой. На самом деле, добавлю, это ужасно инфантильная, максималистская позиция – и вовсе, редкий случай, не у меня. У вас. Я помню момент, как еду в троллейбусе в музыкальную школу, лет в 13, и вдруг понимаю, что у моего папы есть недостатки. И у мамы. До того казавшихся безупречными. Я помню, как мое сознание перевернула эта мысль. Как теперь жить? Я несколько лет не могла с этим справиться. Мне казалось, как теперь многим кажется про страну, что если любишь – то уж будь, сука, добр все принимать и все одобрять. А если не все принимаешь, и не все одобряешь, то чемодан вокзал и понятно что. Я повзрослела (есть надежда), и люблю людей вместе с их недостатками, зная о них, и не пытаясь закрыть на них глаза, и всячески оттолкнуть от себя эту идею. У моих близких есть ужасные недостатки, я знаю это, но это не означает, что я их не люблю.
Вот, пишете вы, я любила эту страну, когда она была ужасной, а теперь, когда она вся сияет, я ее и подавно очень люблю. (Тут бы, конечно, написать бы еще абзац про то, насколько вам блеск дешевой плитки новых зданий слепит глаза, раз вы принимаете ее за мрамор, но уже поздно, а я хочу спать, так что обойдемся).
Вы пишете, что любите эту страну. Только вы ее не любите. Вы никакой не патриот, Арина.
Потому что любить – это думать о том, кого любишь. Это видеть его. Это быть к нему внимательным. Это понимать и чувствовать, что с ним происходит.
Понимать и чувствовать, что происходит со страной, которую вы любите.
И оплакивать это.
Варвара Турова