Сельский учитель Илья Фарбер, освобожденный по УДО решением Тверского суда еще 31 декабря 2013 года, вышел на свободу в пятницу, 10 января. Почему ему снизили срок, и что он собирается делать на воле после двух лет и четырех месяцев заключения, он рассказал The New Times

Какие первые ощущения?

Вот представьте себе: вы целый день безвылазно просидели дома, выходите на улицу и наслаждаетесь свежим воздухом. А я просидел в таком «доме» два года и четыре месяца. А дом бетонный.

С чем вы связываете перемены в вашей судьбе: почему вам и срок снизили, и освободили по УДО?

Я уверен, что последний приговор по моему делу - 3 года — не случаен. Срок мне снизили для того, чтобы можно было выпустить меня условно-досрочно. Подробнее я расскажу обо всем, что происходило , когда встречусь с журналистами. Будет такая встреча, и я отвечу на все вопросы. Сначала мне нужно прийти в себя.

У вас есть какие-то соображения, почему это произошло, но вы пока не готовы их озвучивать?

Нет, я просто расскажу более подробно, как это происходило. Из-за чего это произошло, я могу сейчас сказать. Мое освобождние напрямую связано с Олимпиадой, с желанием нашей власти улучшить свой имидж на Западе. Выпускают тех, кто сидит не только незаконно, но именно тех, кто, как говорится, «громко сидит». Их дальнейшее пребывание в тюрьме неудобно для власти. Мое освобождение, конечно, связано с тем, что делал мой сын, с той защитой, которую он организовал.

Вы считаете, что общественная поддержка помогла вам выйти на свободу?

Я считаю, что она сыграла большую роль.

Как к вам относились в тюрьме?

Замечательно. Я говорю о большинстве. Всегда есть кто-то, кто по разным причинам не может сдержать раздражения, справиться с теми или иными чертами характера. Но как правило, и сотрудники изолятора, и заключенные замечательно ко мне относились.

Вы заявили, что будете заниматься правозащитной деятельностью. Кого и как вы будете защищать?

У меня уже есть идеи. Я должен их обсудить со специалистами и единомышленниками, только тогда смогу рассказать подробнее. У меня вполне возможно появятся и новые идеи, поэтому я сейчас точно не отвечу. Я считаю, что нужно помогать и заключенным, и сотрудникам системы исполнения наказаний.

Те, кто в последние недели выходят из тюрьмы, заявляют, что хотят заниматься правозащитной деятельностью: и Михаил Ходорковский, и фигуранты дела Pussy Riot, и (обвиняемый по «Болотному делу») Николай Кавказский. Такое впечатление, что появляется новая «армия» правозащитников. С чем это связано? С кем вы собираетесь обсуждать свои правозащитные проекты?

Я имею в виду тех, кто профессионально этим занимается. «Русь сидящая», например, которая очень много сделала, чтобы я оказался на свободе. Еще Комитет по правам человека Андрея Бабушкина. Таких организаций немало, в них работают профессионалы, с ними я буду говорить. Что касается того, что освободившиеся заключенные заявляют о своем желании заняться правозащитной — это понятно. Ведь выпускают не простых людей. Конечно, хочется, чтобы каждый, выходя из тюрьмы или из колонии, имел такое же желание, и чтобы оно потом не пропадало, потому что нужно помочь обществу по-другому взглянуть на проблемы заключенных и проблемы системы исполнения наказаний.

Что было самым трудным в тюрьме?

Самое трудное – это убеждаться лишний раз, что в нашей стране все ужасно запущено. Убеждаться лишний раз, насколько люди далеки от понимания смысла жизни и основных понятий – таких, как ответственность, солидарность, гражданский долг, свобода.

Вы не думали о политической деятельности?

Политическая деятельность подразумевает борьбу за власть. Мне не нужна никакая власть, поэтому я не собираюсь заниматься политикой. А защита прав человека и помощь обществу в осмыслении основополагающих понятий – этим я буду заниматься по мере сил. Но помимо правозащитной деятельности у меня еще много проектов и планов – например, создать свою школу.

Есть ли у вас возможность добиться справедливости в вашем деле и доказать свою невиновность?

Учитывая российскую реальность и нашу судебную систему, в России это практически невозможно. Это возможно только через Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Я собираюсь подать туда жалобу.