Протестующие

Тактику блокады первой избрала оппозиция. В воскресенье демонстранты живым щитом перекрыли подступы к правительственным зданиям. Тут же начав строить и баррикады – из скамеек, ограждений, урн, дорожных знаков и веток деревьев. К утру понедельника весь центр Киева оказался перекрыт революционными силами. У ключевых ведомств люди устанавливали блокпосты, а еще палатки с полевой кухней для охраны, разжигали в бочках костры. На каждом блокпосту – по полсотни двадцатилетних парней, в основном сторонников «Свободы». Девушки из оккупированного Киевсовета носят им сюда воду и грелки. А с блокпоста на углу Лютеранской и Банковой (здесь блокируется администрация президента и позже произойдут жесткие столкновения с бойцами милиции) молодые революционеры по очереди ходят отогреваться и поесть в протестантскую кирху святой Катарины – она прямо по соседству.
Церковь эта первой приняла пострадавших после бойни на Банковой, устроенной спецназом в прошлые выходные. Накормила и разместила демонстрантов на ночь. После чего на следующее же утро милиция блокировала подход к церкви автобусами, но продержала ее в осаде только день. Все же расточительство – держать в осаде церковь, когда бунтует весь город. Уже неделю в кирхе работает медицинский пункт, волонтеры подвозят лекарства и продукты. Отец Ральф расклеивает на стенах пароль от вай-фая.
– Я молюсь за людей и за эту страну не переставая, – говорит мне священник, помогая набрать сложный пароль из двух десятков букв. – Церковь уже не может остаться в стороне…
– Бутерброд с тушенкой хотите, святой отец? – спрашивает его девушка-волонтерка с кухни.
– Я их обожаю, – откликается святой отец.
Все воскресенье и понедельник кирха кормила и отогревала революционеров, удерживающих блокаду АП на углу Банковой–Лютеранской.
Но, как ни крути, эта была мнимая блокада. Ее мирный характер подчеркивали сами демонстранты, не став вооружаться. Говорят, что хотели лишь показать свою решимость. Да и глупо было бы атаковать. Внутри каждого правительственного здания – что АП, что Центробанка или Верховной рады – сидели по 300–400 бойцов «Беркута». Не считая живого щита снаружи – из обычных милиционеров и срочников ВВ, невооруженных, без защиты. Уже который раз милицейское начальство прибегает к этой тактике, выставляя слабых вперед – на мясо, а экипированный до зубов спецназ прячет позади. Но их, спецназовцев, говорят, просто мало – так что берегут силы.
Любой неровный выпад протестующих в сторону милицейского оцепления мог привести к побоищу. А сами баррикады тут же бы разнесли бульдозеры, стоящие наготове во дворе АП и Верховной рады. Все воскресенье Майдан провел в ожидании ответных действий правительства. Ждали фантастического – что на расчистку заблокированных зданий прибудет армия. Но правительство решило ответить мягче – и с утра понедельника стало оцеплять центр Киева, перекрывая все подходы к Майдану. К вечеру у дальних блокпостов появились солдаты ВВ и «Беркут». Быстро перебравшись за баррикады, они шаг за шагом стали выдавливать щитами не сопротивляющихся людей. Заминка произошла лишь на Банковой–Лютеранской, где люди, навалившись на милицейские щиты, замедлили зачистку. Из кирхи св. Катарины выбежал в парадной мантии отец Ральф. «Я прошу! Пожалуйста!» – крикнул священник. Но спецназовцы налегли только сильнее и, спрятавшись за щиты, погнали демонстрантов в сторону Крещатика – к Майдану. В это время бульдозеры уже крушили на блокпосту палатки, печи, кухню.
В итоге к ночи территория, подконтрольная революционерам, вернулась к прежним границам – радиусом в 1 км с центром на майдане Незалежности.

Стало только хуже?

Настроения поменялись и внутри Майдана. Прокуратура и суды каждый день сообщают о новых уголовных делах, возбужденных в отношении революционеров. В блокаде оказался и сам лагерь протестующих. Милицейское оцеплении не пропускает к нему машины с продуктами и дровами. Из-за поступающих каждые 6 часов сигналов о бомбе в метро милиции ловко удается держать закрытыми три основные станции в центре. «Измор» уже можно ощутить – на полевых кухнях Майдана впервые за две недели стали выстраиваться небольшие пока очереди.
Тревога в ожидании штурма, который не состоялся, сменилась на тихое отчаяние. Оппозиционные лидеры твердят о мирной революции, призывают Януковича к добровольной отставке и напрочь отказываются действовать силой. Правительство меж тем игнорирует все их требования, решив, кажется, что рассосется и так. Плюсовая температура первых и бодрых революционных дней сменилась на семиградусный мороз. Третий день Киев стоит в 10-балльной пробке – не из-за Майдана напрямую, а потому что городские власти перестали – не без контрреволюционного умысла, конечно, – убирать снег, и улицы превратились в сплошной каток. Непроходимыми стали и тротуары в центре – о них забыли еще раньше. И вот местами уже слышны разочарованные реплики киевлян: стало только хуже.

Говорит Москва

Дмитрий Киселев – вот фактор, запредельно осложняющий работу московского журналиста на Майдане. По правде, мне вообще было не особо известно об этом человеке, пока я не приехал в Украину. Тем более я не видел его программ. Но здесь, в Киеве, шоу Киселева смотрят все и считают этот пропагандистский понос типичным для России медийным продуктом. А всех журналистов из Москвы – маленькими подлыми киселевишками. И всякий репортер вынужден в лучшем случае объясняться за себя и Д. Киселева, за российское телевидение и немногочисленные свободные от пропаганды издания. В худшем случае люди, выругавшись, даже не станут слушать.
Впрочем, после нескольких сорванных эфиров, засвистанных и захлопанных демонстрантами, госпропагандисты стали осторожнее. Вместо Майдана выбирают места потише. Говорят уже о тысячах граждан, а не «сотнях бандеровцев». Вот под мостом вдали от баррикад прямое включение с феерическим Соловьевым заканчивает корреспондент Евгений Попов. Как на беду мимо проходят двое пожилых мужчин с флагами и узнают героя.
– Это п.....ст от Киселева! – кричит один дед другому. – Давай на площадь, за мужиками!
– Щас мы вам устроим! – горячится второй дед.
Но чуткие телевизионщики тут же погрузились в микроавтобус. «Уходим!» – скомандовал кто-то.
Павел Каныгин