— Как пришла к вам мысль учить детей, вы же не педагог по образованию – случайно получилось или призвание почувствовали?

— А что такое образование? Официально полученный диплом? Я так не думаю. И мысли учить детей у меня никогда не возникало. Учиться у детей – да, большое приключение, необыкновенное просто. Когда я вскоре после рождения первого ребёнка приехал познакомиться и спросить совета в семью Никитиных – тех самых прославленных Никитиных, по чьим книгам о воспитании детей даже японские родители учились, – на пороге их большого синего дома меня встретил трехлетний малыш с грудничком на руках. То ли переодевал, то ли купать нёс. И так это было удивительно тогда для меня – столь ранняя надёжность и нежность, естественная такая ответственность. Я понял, что нам, взрослым, у детей учиться и учиться.
Да и какие мы взрослые, если у нас такое управление в стране? Перед детьми стыдно ужасно. Что мы можем — сидеть тихо и попискивать? Это могут и мыши. Малыш, если ему что-то не нравится, заявляет об этом во весь свой голос. И мы такими же были. Что стало с нашими голосами, куда они подевались? Обладатели дипломов о педагогическом образовании – сложный случай. Очень немногие из них способны по-настоящему увлечь ребёнка, зато очень многие с ранних лет демонстрируют детям, что государство – бездумный, безжалостный карательный механизм, в котором основное топливо – лицемерие.
Официальное педагогическое образование, на мой взгляд, вообще – одна большая липа. Насмотревшись за свою жизнь на таких специалистов, я начал полагать, что невероятно трудно сохранить любовь к детям, пройдя через этот иссушающий душу и оболванивающий фильтр. Вспомните, сколько у Вас в школе было любимых учителей? Один-два? Три? Так у каждого из нас; а всего сколько преподавателей в школе числилось? Представляете, какой процент педагогов по призванию? А ведь это неестественно, это озлобляет и выращивает равнодушие в детях. Какие проблемы сейчас в нашем обществе самые-самые? Озлобление и равнодушие. Как говорится, что посеяли, то и пожинаем. «Круглые сутки с детьми» – не уставал ли я; нет, от общения с детьми не устаёшь, наоборот – сил набираешься. Духовных, физических… Жизненных, чистых, как вода в роднике. От общения со взрослыми устать можно, но не с детьми. «Свои», «чужие»… Я на «своих» и «чужих» детей не делю, ведь всем детям нужно внимание. Как можно про ребенка подумать: «Чужой»? «Чужие» – только в кино бывают, которое про монстров инопланетных. А наша Земля маленькая… Откуда на ней чужие дети?

— В эту же тему, но немного в другую сторону другой вопрос – контраст сильный, наверное, между «круглые сутки с детьми» и «круглые сутки с вашими нынешними соседями»? Вы их тоже учите чему-нибудь? А они вас учат? Хотят у вас учиться? Вы для них – кто?

— Про «нынешних соседей» долго можно рассказывать. Каждый человек интересен по-своему, каждый обладает какой-то уникальной способностью, если приглядеться. Опять же, я сам стараюсь учиться у всех и у всего, что со мной происходит. Насколько успешно, жизнь покажет. Пытаться учить кого-то – странное и неблагодарное занятие. К примеру, один тучный, больной сокамерник берётся мне читать наставления, как правильно питаться. Сначала я отшучиваюсь, а потом, видя, что человека заносит, говорю: «Ладно, посмотри на меня и на себя (в свои 45 лет он выглядел на все 65), подумай, кто из нас правильно питается?»
Так же учителя в школе. Что они умеют? Многие даже не умеют следить за своим телом, за своей речью. Со вкусом у многих учителей проблемы, с воображением. Большинство учителей – неудачники, работающие по принципу «Куда я еще пойду, меня нигде не возьмут!» Чему можно научиться у неудачников? Кое-чему можно, даже тем, кто стремится вырасти успешными. Просто нужно учиться «от противного», то есть постигать, каким быть не надо. Но тогда все, о чём говорит неудачник, пытаясь «вдолбить» – летит мимо свободных ушей, и это абсолютно естественная реакция растущего организма. Результат – пресловутая «неуспеваемость», при которой «двоечники» становятся хозяевами жизни и управляют «отличниками», вполне закономерно превратившимися в неудачников. А преступники… Кто бы видел преступников спящими! Посапывают, причмокивают, как дети, беззащитные, беспомощные. Когда это видишь, сразу понимаешь, чего мы этих детей лишили когда-то и в каком мы долгу перед ними.
Наша жизнь должна быть более осмысленной и ответственной, не такой, как сейчас, не такой, которой учат по телевизору. Большинство людей совершенно неправильно понимает слова, ставшие одной из самых распространённых, хотя и циничнейших, поговорок: «Никто никому ничего не должен!» Но ведь эти слова имеют право на существование только в одном случае: когда мы хотим стать для кого-то «чуть-чуть» хозяином, сделав из этого кого-то «чуть-чуть» раба. Эта фраза хороша как лекарство от ожидания помощи, благ или милости с чьей-то стороны. Не надо ничего ожидать – тюрьма этому здорово помогает научиться. Но применять эту фразу к себе, мол «я никому ничего не должен», – большое заблуждение, вредное для развития человечности.
С самого появления на свет мы должны этому свету и всему, что его населяет. Мы рождаемся с этим долгом, и важно правильно его понимать, чтобы ответственность окрыляла, а не угнетала. Большинство людей в нашей стране ответственность угнетает, как она всегда угнетает рабов. Только раб перед сном успокаивает себя, что он «никому ничего не должен». Нам нужно становиться свободными, переставать бояться ответственности. Ответственность — это свобода. Получается, что мы свободы боимся всей страной…
Вот в чём я убедился, учась у своих сокамерников. А что каждый из них обо мне думает, это лучше у них спросить. Они все разные, у каждого своё мнение. Одно они мне все повторяют, что я «не из этого мира и не должен находиться в тюрьме». «Как ты сюда попал?» – спрашивают крадуны и убийцы и обязательно спрашивают фамилию следователя, устроившего мне этот «аттракцион». Крадуны обещают его обокрасть, убийцы – соответственно, прикончить. Но если бы они встретили этого недоучку, они бы только брезгливо поморщились, даже посочувствовали бы бедняге. Заключённые таких называют «угловой», то есть загнанный в угол, по другому – «обиженный». Это существа, которые сами себя наказывают, можно сказать. Судьи, прокуроры, поставленные враскорячку между законом и властью — такие же «угловые». А люди к их совести взывают. Этими несчастными давно уже не совесть управляет, а страх. Так что на них сердиться не стоит, объясняю я своим горячим «заступникам». И рассказываю про девушек в МордовЛаге, про Магнитского, Алексаняна, многих других, про кого прочитал в газетах или с кем довелось жить в одной камере, – чтобы показать, что мой случай отнюдь не самый вопиющий. Сейчас я бы его даже заурядным назвал.

— Заканчивая учительскую тему, хочу спросить, кого из известных учителей в считаете для себя ну, что ли, примером и почему?

— Если говорить непосредственно о преподавателях, то Симон Львович Соловейчик для меня является примером мудрости и терпения, Александр Евгеньевич Попов – примером стойкости и отваги, учитель, которого сыграл Робин Уильямс в фильме «Общество мёртвых поэтов» – примером великодушия, учитель из режиссёрского дебюта Мела Гибсона «Человек без лица» – примером мужества и жизнелюбия… Но всё, конечно, намного шире. У каждого из перечисленных мной известных учителей намного больше качеств, которыми я восхищаюсь, и эти качества пересекаются и совпадают. Учитель, который в кинокартинах молодого Чен Луна обучает его владению собой, больше двадцати пяти лет является для меня примером упорства и могущества. Как и сам Чен Лун, которому я многим обязан, в частности, своим здоровьем.
Вообще понятие «учитель» гораздо более ёмкое, нежели притянутое к профессии работающих в школе. Все великие люди, все великие мастера своего дела, способные увлечь — это великие учителя. Главное — увлечь. Поэтому, кстати, актёрское образование является более подходящим для учителя, чем педагогическое. Возьмусь ли я советовать современным учителям – у кого и чему им стоит поучиться? Нет, конечно. Лучше я построю свою школу, куда можно будет приехать и посмотреть, как она работает. Каждый сам ищет и находит, чему и у кого научиться. Я тоже сам ищу и нахожу. Вот бесстрашная Надежда Толоконникова, вот бесстрашные узники Болотной, вот бесстрашные Ходорковский с Лебедевым и другие заложники преследователей ЮКОСа… Далеко ходить не надо, чтобы учиться главному – бесстрашию.

— Раз уж мы перешли на личности, поговорим немножко о вшей. Ну, хотя бы о любимых книгах, музыке… Что, может быть, хотели прочесть еще раз, если бы была возможность? Что слушаете, когда грустно? Вам вообще часто грустно? А раньше, на свободе, было?

— Кому же из людей не бывает грустно, тем более в России? А читал я очень и очень мало, да и музыки слушал тоже. Но из того, что читал и слушал, любимое – почти всё. Вонлярлярский, Мериме, Фаррер, Йокаи, Унсет, Бронте, Булгаков, Голдинг, Грин, Беляев, Стругацкие, Кривин, Вересаев, Корчак, Искандер, Полевой, Улицкая, Димчевский… Мне всё, что я читал, хочется перечитывать. И всю любимую музыку переслушивать. Моцарта, Шопена, Бетховена, Римского-Корсакова, Чайковского, Таривердиева, Рыбникова, Колмановского, Хорнера, Морриконе, Линна, Маккартни, Дольского, Высоцкого, Рахманинова… Ну, я долго не остановлюсь, если не прерваться. Мне нравится музыка живая и созидающая. И книги мне нравятся такие же. И всё остальное.

— Вы и сами еще актер, художник, поэт. Есть ли в этих областях для вас какая-то вершина? Почему Вы так недолго (ну насколько я знаю – меньше 5 лет) работали в театре, разонравилось быть актером? Ваше любимое стихотворение из недавно сочиненных, если можно… С каким поэтом мечтали бы встретиться, ну если бы была машина времени, или из современных?

— Почему я не остался работать в театре? Очень просто: я работал там только тогда, когда учился в институте. Потом мне нужно было жить в другом режиме и кормить семью. То есть, мне нужно было много времени проводить с малышом и женой, и зарабатывать много денег. Театр мне этого дать не мог. Архитектура и дизайн — вполне. Во время учёбы в институте деньги я зарабатывал тоже не участием в спектаклях, а архитектурными и дизайнерскими проектами и каскадёрскими трюками на Мосфильме. Работа в театре была связана непосредственно с учёбой, я же в театральном учился. Интересное было время очень. И очень сложное, потому что казалось невероятным всё-всё успеть… Вы про машину времени спросили; я думаю, произведения искусства – это и есть машина времени. И с любимым поэтом, в каком бы веке он ни жил, встретиться элементарно – нужно открыть сборник его стихов и начать читать. Николай Гумилёв мне ближе других сейчас, Новелла Матвеева и Лариса Миллер. А из недавно сочинённых я бы хотел поделиться небольшим стихотворением про сестёр и братьев, оно так и называется:

Сёстры и Братья.
Электрический стул. Гильотина. Расстрел.
Удушение. Скидывание с обрыва.
В океане буль-буль и пш-пш на костре: —
Если с детства привыкнуть, то даже красиво.
Всё серьёзно, по взрослому, всё по-людски.
От создания ссорятся сёстры и братья.
Надевание на кол. Разрыв на куски.
Зарывание заживо в землю. Распятие…

— Если о перемещениях во времени говорить можно, то и о перемещениях в пространстве нужно спросить. Где вы хотите жить после освобождения? И еще в этой же связке: многие, кого я слышала и читала, особенно женщины (заботливые, многие из них старше вас) говорят, что вам после освобождения нужно как можно быстрее уехать из России со всей семьей, а многие мужчины говорят, что вы наверняка уедете...

— Где я буду жить, я не знаю. Выйду из тюрьмы, подумаю. Зовут во все страны, и хочется, конечно, мир посмотреть, да и для дела моего это важно; но много и других задач. Возможно, сколько-то лет я буду жить в дороге. Смотрели фильм Горо Миядзаки «Сказания Земноморья»? Там есть такой персонаж – Ястреб, он в дороге живёт. Но дом я построю, конечно, и не один. Это будут сказочные совершенно явления.

— Ну и теперь, что вы думаете о России? Ведь не только высшие чиновники думают о России, но и учителя, простые люди, как-то по-своему. Может у Вас есть идеи, планы как, наконец, сделать нашу страну комфортной для жизни, чтобы никто не стремился уезжать, чтобы кто-то даже вернулся и нашел именно тут, на Родине счастье.

— О России я думаю, что она тяжело больна; больна рабством, завистью, равнодушием, глупостью, безвкусием, воровством. Почти все мои сокамерники рассказывали, как воровали. В армии воровали. На атомной электростанции воровали. Во время чрезвычайных ситуаций; помогая друзьям, родственникам в их делах; в детских садах, на стройках. Везде! И воровали не только те, кого посадили; а те, кого посадили, сидят не за это, не за воровство. Масштабы и уровни воровства поражают воображение. Я думаю, что мы давно уже никакая не держава. Что мы держим-то – кукиш в кармане? Камень за пазухой? Судя по внешней и внутренней политике, наша страна больше походит на бандитское логово, в котором разбойники жируют за счёт рабов и природных ресурсов. И не процветают, а именно жируют, потому что процветать они не способны в принципе. Сводят, ожирев, концы с концами с грехом пополам и давятся потихоньку. А рабы на телевизор подсели… Чем тут поможешь? У меня пока такой программы нет, я ещё такими масштабами не мыслю, не дорос ещё. Может, придумаю со временем. Но сперва мне самому нужно крепко встать на ноги. Так что сначала я должен стать миллионером. Чего и вам, и другим желаю.
Варвара Веснашева