К концу XIX в. в Европе появилось много интеллектуалов, объяснявших все беды общества наличием частной собственности. Надо отменить частную собственность, и все будет хорошо, говорили они. Частную собственность отменили, но хорошо неполучилось. Получилось плохо. Получился ГУЛАГ, коллективизация, культурная революция и Пол Пот.

После того как идея исправления мира с помощью отмены частной собственности провалилась, среди людей, психологически заточенных под перманентный протест, появилась другая идея. Все беды современного человечества стали объяснять загрязнением окружающей среды. Надо перестать менять окружающую среду, и все будет хорошо, объясняют нам. Очень часто – те же самые люди, которые до краха СССР объясняли про частную собственность.

На мой взгляд, экологический фундаментализм, наряду с исламским фундаментализмом, является одной из самых опасных идеологий, угрожающих современному обществу. В отличие от исламизма экологический фундаментализм – респектабельная идеология. Его приверженцы учат с кафедр университетов, проповедуют со страниц газет и имеют сильные позиции внутри международных и национальных бюрократий. Под видом международных соглашений типа Монреальского протокола они фактически продвигают идею мирового правительства, которое за нас будет решать, что и как мы можем производить.

Будучи полностью встроенными в мировой бюрократический истеблишмент, владея мощным арсеналом для промывания мозгов, жесточайше преследуя любого, кто осмелится подвергнуть их критике, собирая миллионы пожертвований, они одновременно позиционируют себя как борцов против истеблишмента.

Как и всякая вера, экологический фундаментализм содержит ряд имплицитных и эксплицитных положений, которые противоречат как здравому смыслу, так и друг другу. Ниже я хотела бы остановиться на некоторых из них.

 

Первое. Согласно экофундаменталистам, наша технологическая цивилизация отравляет окружающую среду. По умолчанию предполагается, что дотехнологические цивилизации ее не отравляли.

Это не так. Можно привести десятки примеров использования дотехнологическими цивилизациями чрезвычайно вредных технологий. Например, римляне пользовались свинцовым водопроводом. Бронзу поначалу делали из меди с добавлением мышьяка, а не олова. А в XIX в. мышьяк с удовольствием добавляли в обои. В результате состояние лежачих больных улучшалось только оттого, что их выносили на воздух.

Люди целовали иконы во время эпидемий, антисанитария в средневековых городах была чудовищной, а одним из самых канцерогенных веществ в мире является дым от очага. Разумеется, это не значит, что в верхнем палеолите от рака умирало больше людей, чем сейчас: но это только потому, что они не успевали умереть от рака.

Доиндустриальные цивилизации часто пользуются чрезвычайно вредными технологиями. И наоборот – только технологическая цивилизация может понять, почему не надо строить свинцовые водопроводы или добавлять в медь мышьяк.

 

Второе. Каждый «зеленый» убежден, что современная цивилизация губит природу. По умолчанию предполагается, что дотехнологическая цивилизация живет с природой в гармонии.

Это не так. История человечества усеяна обломками дотехнологических цивилизаций, погибших в результате экологических катастроф.

Ближний Восток, который когда-то был колыбелью земледелия, а сейчас является пустыней, стал пустыней не сам по себе, а в результате целой серии экологических катастроф. Ирригационные системы, возводимые в условиях возрастающего популяционного давления, засолили почву и превратили ее в пустыню и на некогда благодатном Ближнем Востоке, и в некогда благодатной Средней Азии.

Лежащий между Ближним Востоком и Средней Азией Афганистан – пример другой экологической катастрофы, случившейся в результате монгольского завоевания. Монголы не только не знали первородного греха высоких технологий, они не знали городов и сельского хозяйства. Города они вырезали дотла, а поля и систему питавших их подземных тоннелей-кяризов уничтожали. В результате Афганистан из страны плодородных долин и торговых городов, которую завоевывали, до монголов, все от Александра Македонского до эфталитов, превратился в страну гор и пустынь, которую не может завоевать никто.

В результате экологической катастрофы погибла цивилизация индейцев анасази, строивших тысячу лет назад на территории современных Колорадо и Нью-Мексико каменные дома в 4-5 этажей высотой.

Цивилизация анасази располагалась в речных долинах. По мере роста численности населения долина распахивалась, по мере дальнейшего роста распахивались и склоны. В какой-то момент склонов оказывалось распахано слишком много, оползень съезжал в долину, снося поля и на склонах, и в долине. Результат: перенаселение, недостаток еды, людоедство и полный коллапс. В тех самых четырехэтажных домах археологи находят сваренные и высосанные человечьи кости.

Судя по всему, по похожему сценарию рушилась цивилизация майя. Вообще экологическая катастрофа «долина-склон-оползень» не менее часто встречается в человеческой истории, чем катастрофа «канал-засоление».

Остров Пасхи в момент его заселения людьми был покрыт пышными лесами. Люди извели леса на поля, а также – на катки для статуй, которые каждый соперничающий клан старался сделать погромаднее. Чем суше становился остров – тем выше становились статуи, чем выше становились статуи, тем больше пальм рубили на катки, чем больше пальм рубили на катки – тем суше становился остров. Кончилось все чистым Мальтусом, войной и людоедством: самая большая статуя так и осталась недовырубленной в скале.

Тем, кто видел (хотя бы в Интернете) выжженные скалы острова Пасхи или засоленные пески Междуречья, полезно помнить, что это все – результат разрушительной деятельности дотехологических цивилизаций. Но не менее важно другое: именно технологическая цивилизация, понимая, что делает, может природу возродить, исправить и улучшить.

Палестина к началу XX в. представляла из себя пустыню пополам с малярийными болотами. Израильтяне превратили эту пустыню в сад. Вряд ли бы вы охотно согласились поехать на Карибские острова в XVI в., к непроходимым чащам, ядовитым гадам и тропическим болезням. Теперь это – безопасный рай.

Да что там, самый простой пример. Европа в III в. н.э. представляла из себя один мрачный тысячекилометровый лес. Вам, правда, хочется в этот лес, или вы предпочитаете колосящиеся поля, ухоженные парки и рододендроны вдоль скоростных магистралей?

Еще раз: отсутствие технологий не гарантирует, что цивилизация не погибнет от экологической катастрофы. Ровно наоборот: оно гарантирует, что цивилизация не сможет ни предвидеть ее, ни избежать.

 

Молодая (по сравнению с Ближним Востоком) европейская цивилизация избежала перенаселения и следующей за ним экологической катастрофы благодаря трем обстоятельствам.

Во-первых, за счет природных условий. Французским королям, в отличие от правителей Третьей династии Ура, не нужно было беспокоиться о засолении почвы оросительными каналами.

Во-вторых, за счет эпидемий и кровавых, вследствие раздробленности, войн. Перый раз Римская империя обезлюдела от нашествий германцев и гуннов. Чума 1347 года убила 45-50% населения Европы и до 80% в Южной Франции и Италии. Во время одной только 30-летней войны в Германии погибло от 25 до 40% населения.

Третьим фактором, ослабившим демографическое давление, было открытие Нового Света и эмиграция излишков населения туда.

Тем не менее, к началу промышленной революции Европа была снова густо заселена. Экология Англии, к примеру, была изменена полностью. В XI в. «белка могла пересечь Англию, не спускаясь на землю». К XVIII в. все леса были вырублены под поля, пастбища и на древесный уголь для металлургического производства. У Англии оставалось два пути – либо окончательное уничтожение среды обитания, перенаселение и деградация, либо переход на новый уровень развития. Англия перешла на каменный уголь вместо древесного и тем самым, в числе прочего, избегла экологической катастрофы.

Это важно понимать: промышленная революция, позволившая человечеству вырваться из мальтузианской ловушки, которая неизменно сопровождалась экологическими катастрофами, была связана не только и даже не столько с изобретением машин, сколько с появлением не зависящих от ветра, воды и мускулов источников энергии для этих машин.

В настоящее время человек съедает в год 1,3 тонны продуктов. Потребление топлива в развитых странах составляет 12-14 тонн на человека. Общая площадь пашен на сегодняшний день – 1,5 млрд га. Еще 3,5 млрд га приходятся на сенокосы и пастбища. Общая площадь земной поверхности, находящаяся в распоряжении человека, не считая Антарктиды и считая Гоби, Сахару и Крайний Север, 13,5 млрд га.

Если пользоваться древесным углем вместо коксующегося и биотопливом вместо нефти, то современной цивилизации пришлось бы вырубить все дождевые леса, засадить все национальные парки, вспахать Гоби и вечную мерзлоту, устроить полную экологическую катастрофу своей среды обитания – и все равно ей не хватило бы на производство потребляемой ныне энергии.

О том, какая участь ждала Европу к концу XIX в. без невозобновляемых источников энергии, можно составить представление, глядя на две культуры, отказавшиеся тогда от прогресса: на Китай и Японию.

Япония к началу революции Мейдзи представляла из себя перенаселенную страну, живущую далеко за гранью экологической катастрофы. Все леса были вырублены, животных в стране практически не было, даже самураи передвигались пешком. Вместо быков для пахоты крестьяне пользовались исключительно собственной мускульной силой, поля удобряли человечьим калом. Круг смыкался: ресурсов уже не хватало на поддержание жизни животных, а это, в свою очередь, вело к чудовищному обнищанию и ужасному уровню эксплуатации крестьян. Похожим образом дела обстояли в Китае. Китай, Япония, Индия – во всех этих древних перенаселенных обществах крестьянин к середине XIX в. жил хуже, чем за тысячу лет до этого.

Еще раз. Невозобновляемые источники энергии, химические удобрения, высокие технологии – это не источники экологической катастрофы. Ровно наоборот – это то, что позволило Европе в XIX в. избежать мальтузианской, гуманитарной и экологической катастроф.

 

Утверждение, что современное общество перестало жить в гармонии с природой, предполагает, что когда-то эта гармония существовала. Вопрос: к чему мы должны вернуться?

К земледельческой цивилизации?

Но земледельческая цивилизация ни в коей мере не живет в гармонии с природой. Поле – это не естественный элемент экологии. Земледельческая цивилизация вырубает лес, засоляет почву, превращает рисовую террасу в рассадник малярийного комара. Подсечно-огневое земледелие – одна из самых разрушительных экологических практик, которой когда-либо занимался человек.

К тому же сейчас на земле живет 7 млрд человек. Они никак не могут прокормить себя традиционным сельским хозяйством.

На земле и сейчас есть регионы, где практикуют сплошьorganicfarming, по причине отсутствия удобрений, инсектицидов и машин. Это Северная Корея, Гаити, Руанда, где не так давно вследствие дефицита земли произошел геноцид. Эти страны, как и древний Ближний Восток, являются зонами абсолютной экологической катастрофы, и по абсолютно тому же сценарию: «традиционное земледелие» позволяет земле восстановиться тогда, когда популяционное давление мало. Если же популяционное давление велико, то результатом будет полное разрушение окружающей среды и людоедство.

Но если земледельческие технологии так разрушительны, возможно, человек пребывал в гармонии с природой в эпоху собирательства и охоты?

Увы, нет. Всюду, куда приходил охотник-сапиенс, он приносил с собой экологическую катастрофу. Проникнув в Австралию, охотники за 1000 лет истребили ее мегафауну. Проникнув в Америку, они за 1000 лет истребили 85% видов существовавших там крупных животных. Достигнув Новой Зеландии, маори истребили гигантских нелетающих птиц моа и множество всякой другой живности. Малагасийцы, поселившись на Мадагаскаре, истребили гигантских черепах, эпиорнисов и карликовых гиппопотамов. На севере Европы охотники истребили мамонта, а на Крите и Кипре – карликового гиппопотама и карликового слона.

К тому же плотность населения охотников-собирателей – 1 чел. на 260 га. Делим их на 13,5 млрд га, включая Гоби – упс! Останется 51 млн человек. Из семи миллиардов.

Но бог с ней, с арифметикой! Мы – про идеологию. Может, нам отказаться и от охоты?

Но охота – это наше общее занятие с шимпанзе. Шимпанзе в принципе хоть и питаются листьями, но рады поймать мелкую дичь: самец охотно отдает кусок мяса самке в обмен на совокупление, и, видимо, из этого обычая и выросли человеческие охоты.

Что позволяет слабому человеку быть таким эффективным охотником? Оружие, без которого он не сможет убить крупную дичь, и огонь, без которого он никогда не переварит столько сырого мяса.

Так, может, отказаться от орудий и от огня? Тогда мы уравняемся с другими существами в возможностях и не сможем наносить им столь существенный урон.

Но вот проблема: человек использовал огонь раньше, чем стал человеком. Мозг – чрезвычайно затратный орган, он потребляет до 30% необходимой нам энергии. Развитие его стало возможным только после того, как приготовление пищи на огне позволило человеку усваивать намного больше недоступных ранее для него калорий. Огонь человеку известен как минимум миллион лет, а HomoSapiens появился 140 тыс. лет назад.

То же самое и с орудиями. Наши предки начали использовать орудия раньше, чем стали людьми. Самые древние – олдувайские – орудия были изготовлены 2,8 млн лет назад, и форма их не менялась в течение 1,2 млн лет. Это значит, что их изготавливало неразумное еще существо, для которого производство этих орудий было частью его расширенного фенотипа, как для бобра частью расширенного фенотипа является умение строить плотины, а для птички шалашника умение строить шалаши, привлекающие самку, и украшать их камешками и ракушками.

Вот тут-то мы и пришли к самому скальному основанию. Род Homoначал менять природу – изобрел огонь и стал пользоваться орудиями – раньше, чем появился вид sapiens. Изменение окружающей среды – это часть нашего расширенного фенотипа. Нам предлагают отказаться как от первородного греха от того, что физиологически является основой нашего существования.

Это правда, что некоторые человеческие общества отказались от изменения окружающей среды. Они живут в гармонии с природой и способны не меняться столетиями. Маленькая проблема заключается в том, что эти общества бывают двух видов. Либо они живут в экстремальных природных условиях (бедуин, который живет в симбиозе с верблюдом, практикует многоженство и имеет рабов, или инуит на Крайнем Севере). Либо они поддерживают численность популяции на стабильном уровне за счет каннибализма и институционализированной педофилии.

Вы скажете, что я преувеличиваю? Отнюдь. Я просто довожу до логического конца абстрактные пожелания типа «Давайте жить в гармонии с природой». Они так же абсурдны, как пожелания «Давайте отменим частную собственность».

 

Я отнюдь не хочу сказать, что в мире нет экологических проблем. Напротив, они есть, и преужасные. Но абсолютное большинство экологических проблем и/или катастроф имеет локальный характер и сосредоточено в нищих малоразвитых странах. А борются экофундаменталисты против глобальных выдуманных ими проблем, и желательно в странах первого мира.

Экологическая катастрофа – это серные дожди над Норильском, а не абстрактное глобальное потепление. Плотность населения на Гаити – 263 чел. на кв. км, а в Японии – 334 чел. на кв. км, но экологическая катастрофа с тотальной вырубкой лесов и истощением почв происходит именно на Гаити, именно потому, что там не хватает современных технологий.

Если бы экофундаменталисты приехали на Гаити и взялись бороться с экологической катастрофой там, то они быстро бы обнаружили, что это надо делать с помощью удобрений, инсектицидов, генномодифицированных растений и строительства электростанций, а пуще всего – с помощью уважения к частной собственности. То есть с помощью того самого прогресса, против которого они беззаветно борются – желательно, конечно, в комфортных условиях офиса в Лондоне, а не на Гаити.

Ненависть к прогрессу свойственна толпе. Толпа громила обсерваторию Угулбека и устраивала картофельные бунты. Во время холерных бунтов в России крестьяне убивали врачей, а после появления прививки от оспы тогдашние алармисты писали, что «прививки коровьей оспой приведут к вырождению рода человеческого в коров».

Но только в век демократии, когда мнение большинства стало абсолютной истиной, ненависть к прогрессу стала могучим орудием в руках псевдобюрократических групп влияния, промывающих нам мозг и приравнивающих к греху любую современную технологию.

Компьютеры – это грех, в электронике есть вредные компоненты. Ловить рыбу – плохо, выращивать – тоже плохо. Пользоваться инсектицидами – грех, создавать генномодицифированные растения, которые позволят отказаться от инсектицидов, – грех, грех, ГРЕХ!!! Пользоваться нефтью нельзя, ядерной энергией – тоже, работы по созданию термоядерного реактора вообще должны быть запрещены.

При этом нельзя сказать, чтобы экологические алармисты сами массово отказывались от электричества и компьютеров и показывали своим примером «жизнь в гармонии с природой» на берегах Новой Гвинеи. Они требуют, чтобы от вредных технологий отказался кто-то еще, а еще лучше, чтобы кто-то еще эти самые технологии производил, а они, праведники, образовав мировое правительство, это дело регулировали.

В Средневековье церковь приравнивала многие поступки человека к греху. Человек чувствовал себя алчным греховодником, презренным прелюбодеем, сосудом скверны – и он молился, молился, покупал индульгенции, исповедовался и завещал имущество церкви. Сейчас новая экофундаменталистская инквизиция пытается нам внушить такое же чувство греха за пользование любыми технологиями.

Они добились того, что в наш XXI в. слово «прогресс» стало неприличным, смешным, а слово «частная компания» ассоциируется непременно с загрязнением природы и хищнической прибылью, против которой протестуют, все в белом, жрецы новой экологической церкви.

Так вот, я хочу напомнить одну простую вещь: самой страшной экологической катастрофой является нищета, происходящая от популяционного давления, неуважения к частной собственности и отсутствия высоких технологий. И только прогресс способен эту катастрофу предотвратить.

Борьба с наукой и техническим прогрессом никогда еще не приносила пользы человечеству. Эта борьба – всегда религия, в какие бы одежды она ни рядилась.

И еще я должна сказать, что отказ от прогресса никогда не бывает безнаказанным. Япония и Китай, культура которых в XII в. превосходила Запад, к концу XIX-го заплатили за отказ от прогресса нищетой и унижением. Сейчас ситуация может поменяться. И если алармисты не прекратят шантажировать Запад, внушая ему, что генная инженерия – это грех, что каждое лекарство надо тестировать по пятьдесят лет, а каждый новый завод засоряет атмосферу, то к середине XXI в. мы можем обнаружить, что Китай опередил Запад не только как мировой центр производства, но и как мировой хаб открытий, объявленных на Западе грехом.

 Юлия Латынина