Cтоличная прокуратура добралась до книжных полок. В конце августа «арестовали» юношеский роман Йозефа Геббельса «Михаэль. Германская судьба в дневниковых листках», написанный им в 1923 году. Сейчас взялись за мемуары Бенито Муссолини и его «Третий путь: без демократов и коммунистов». Иски о признании книг экстремистскими уже направлены в суд. Совсем скоро данные произведения могут быть включены в федеральный список экстремистских материалов, а значит, любой библиофил, хранящий в шкафу книги этих авторов, автоматически подпадает под действие 114-го Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности». Еще один предлог для проведения обысков в квартирах у исследователей и ученых. Заниматься историей нынче опасно. Выход за рамки идеологического фарватера – лишний повод нагрянуть к профессору с проверкой: не читает ли он Геббельса или Муссолини? Не собрался ли вписать что-то неподходящее в новый учебник истории?
Удивительно, но в 1993 и 1998 годах более «опасные» с точки зрения экстремизма дневники Геббельса спокойно публиковались в издательстве «Русич» с единственной целью – понять истоки происхождения фашизма, всецело изучить его, чтобы принять этот бесценный опыт прошлого и не совершать подобных ошибок в будущем. Тогда это почему-то понимали и никто не запрещал продажу этих книг – наоборот, ценность опубликованных документов была признана многими историками. Теперь же воспоминания Муссолини, написанные им в конце 20-х годов ХХ века, признаны безоговорочным злом. Как сказано в прокурорском предписании, «психолого-лингвистическая экспертиза для данных печатных материалов не требуется».
Другими словами, прокуратура уверена: фашист – он априори в каждом слове пропагандист и агитатор своих нехороших идей, враг, которого не нужно изучать и уж тем более пытаться понять. Просто изъять из продажи, сжечь, уничтожить, чтоб не смущать умы поколений, – и точка! Коль нет книг о фашизме – значит, и появиться ему теперь неоткуда, полагает прокуратура.
Увы, но именно благие намерения помогают пробиваться росткам неофашизма. Стоит наложить табу, как тут же найдутся фанатики, готовые воспринимать запрещенные тексты словно «божественное откровение». Так уже бывало, и не раз. Запреты играют с людьми злую шутку, они помогают выживать самым радикальным идеям. Более того – запреты приспосабливают эти идеи под новые условия, они затачивают их под актуальность момента. И чем больше мы запрещаем, тем желанней становится сам факт владения запретными знаниями. Табуирование литературы романтизирует тексты, провоцирует постоянный читательский интерес к подобным произведениям, что совершенно не вяжется с желанием противодействовать. Получается, как в пословице: «За что боролись, на то и напоролись».
Действия столичной прокуратуры, как ни странно, в очередной раз выявили главную проблему современного общества. Мы продолжаем думать по старинке, существовать в старых координатах добра и зла. Большинство считает, что белое – это белое. Значит, так оно и есть, – бездумно поддакивают остальные. К сожалению, ужасы и трагедии всего ХХ века говорят о том, что большинство заблуждалось. И теперь, вместо того чтобы с холодным рассудком переосмыслить и принять опыт прошлого, мы в очередной раз навешиваем ярлыки, зарываем голову в песок, сбегаем с уроков истории. Чему тогда удивляться, если последующие поколения угодят в старые капканы и наступят на те же грабли. Какими бы экстремистскими ни были некоторые идеи, но, закрываясь от них различными охранительными мерами, мы только продлеваем им жизнь.
На любой аспект бытия, включая историю человечества, просто не может быть единственно верной точки зрения. Большинство тоже ошибается. И в этом нет ничего страшного. Собственно, мы для того и рождаемся, чтобы совершать ошибки, анализировать и превращать их в бесценный опыт. В этом и есть смысл жизни. А любые попытки навязать свои смыслы, пусть даже идеологически правильные, выглядят как проявление тоталитаризма.
В этом контексте инициатива прокуратуры больше похожа на страх государства, которое опасается, что, прочитав «нехорошие» книги, граждане вдруг обнаружат некоторое сходство с окружающей действительностью.
Денис Захаров, писатель, драматург