Дина Ильинична с иронией относится к «круглым датам», и, как правило, не стремится акцентировать на них внимание, но для «Вечерней Москвы» дала «юбилейное интервью» – о личном, близком, литературной «кухне» и творческих планах.

— Дина Ильинична, вы родились осенью, которую любил и воспевал Пушкин. Какое у вас любимое время год, любимый месяц? Желание писать сильнее утром, днем или вечером?

— Правильнее спросить про мой «любимый градус» – не спиртного, а погодного свойства, и от него плясать. Тогда выяснится, что любимое место на земле – Сан-Франциско. Там всегда комфортные +22-25, – «пиджачная погода». А я, знаете, давно уже погодные условия ценю в зависимости от наибольшего благоприятствования работе: в жару подыхаю, в холод – окочуриваюсь, - все это очень мешает нормальной работе. Я как черепаха; кажется, они очень нежные животные в этом отношении. Видите, как не повезло с климатом писателю: все время живу в экстремальных странах. В этом отношении в Израиле люблю март и ноябрь, а в России готова существовать с июня по начало августа – огородное время.
А о «желании писать»… Вы еще спросите у жокея о «желании скакать». Желание, это, знаете ли, из других областей существования. Например, «желание пожрать». А в нашем деле просто: встала, обнаружила, что жива, вспомнила – над чем работаешь, ужаснулась и поплелась к компьютеру…

— Над чем вы сейчас работаете?

— Заканчиваю огромный, многогеройный, многотемный, в двух книгах роман «Русская канарейка». Надеюсь, литературный ангел-хранитель не бросит, сопроводит до конца работы.

— Расскажите, пожалуйста, будет ли снят фильм по вашему роману «Синдром Петрушки»?

— На производство фильма по «Синдрому Петрушки» режиссер и продюсер сейчас собирают деньги. Очень надеюсь, что в этом году дело сдвинется с мертвой точки.

— В одном из поздравлений с Новым годом (в своем эссе) вы пожелали людям, читателям, – «азарта к рисковым поступкам». Считаете, что людям не хватает куража, риска, что большинство из нас стали скучными, не смелыми?

— Я не понимаю, что значит: «людям не хватает»?! Кому-то не хватает, а кому-то – выше крыши хватает. Мы ведь все очень разные. Мы не «люди», мы – отдельные человеки.

— Вы сами азартный человек? Если «да», то как это проявляется? Боитесь чего-нибудь или кого-нибудь, например, грозы, мышей и в таком духе?

— Я – человек довольно оригинального азарта. В карты проиграть имение (или мужа) – это, пожалуй, не про меня. Но совершить самую большую в жизни, прямо судьбоносную покупку за три минуты – это как раз мой азарт. Что касается фобий – но мы же все буквально напичканы фобиями, просто не всегда их так называем. В этом ряду мыши, крысы и грозы у меня занимают последнее место. Вернее, не занимают совсем. Вот задолжать кому-то…тут я могу и ночь не спать, пока не верну. Тоже – фобия.

— В одном из эссе вы пишите, что «любите недоразумения». В России с большим подозрениям относятся к людям, которые попадают в неприятные ситуации. Чувствовали ли вы дискомфорт, когда попадали в неловкие ситуации, знакомо ли вам состояние «белой вороны»?

— Видите ли, писатель по определению – белая ворона. Странный человек, придумывающий истории. Что это за профессия? Что касается недоразумений (кстати, недоразумение и неприятная ситуация – не одно и то же), то – да, у меня, скорее, не российское к ним отношение, а английское. В английской литературе многое построено на недоразумениях. Хотя…у нас были Гоголь, Достоевский…– вот уж, поистине: мастера недоразумений.

— Когда мы с вами беседовали в Москве, вы сказали, что Печорин вам больше нравится, чем Онегин, потому что Печорин – романтик, тогда как Онегин – прагматик...Вам больше нравятся романтичные мужчины? Ваш муж художник Борис Карафелов – романтик?

— О, да. Сделать практически незнакомой женщине предложение на подножке поезда? Кто же, если не романтик…

— В этом, юбилейном году, вы много ездили по городам и России и Украины...Что вам дали эти поездки, встречи с читателями?

— Такие поездки с выступлениями преследуют несколько целей. Во-первых, и в-главных: впечатления, новые лица, обновленная речь (пусть даже она и не всегда нравится, но уж какая есть – речь современников). Во-вторых, это отличная реклама новым книгам. В-третьих, какой-никакой заработок.

— Любите ли вы Москву? Уютно ли вам в Москве? В одном из своих произведений вы называете Петербург самым мужским городом, линейным, а Москва – какой город?

— В Москву стремилась с юности, но она – по самым разным соображениям и признакам – оказалась не моим городом. Климатическая генетика иная. И дело не в погоде, а в свете. Мне в Москве света было мало. Но какие-то дивные летние дни, синие, с облаками, когда с детьми, еще маленькими, мы ходили гулять в Ботанический… – сидят в памяти теплым неярким таким «слайд-шоу», и очень в иные минуты греют.

— Часто ли вспоминаете детство, родной город (не для романов, которые мы все читали), а лично для себя, наедине с собой?

— Увы, я вообще, к сожалению, человек не способный питаться прошедшим – счастьем, любовями, удачами, книгами… Всегда торчу на вышке, с которой прыгают в завтрашний день. Это – очень трагическая черта. Прошлое часто дает если и не упоение прошедшими светлыми днями, годами, встречами…то как-то утешает. В этом смысле я всегда безутешна, всегда требую будущего, всегда что-то затеваю и куда-то мчусь.
Анжела Заозерская