Первый канал показывает документальную трилогию «Дети Третьего рейха» – о потомках известных нацистских преступников. Следующая, третья серия выходит в воскресенье 7 июля в 23.45. Как дети переживают вину отцов, почему согласились говорить об этом для русского кино и может ли состояться такой разговор с потомками сталинистов – The New Times спрашивал режиссера фильма Татьяну Фрейденссон.

Монстры и люди

— Почему вы взялись за эту тему?

— Это очень давняя идея. Мы знаем про Нюрнбергский процесс, про высокопоставленных нацистов, приговоренных к смертной казни. Но очень мало знаем про тех, кто был осужден, отсидел и вышел из тюрьмы, а тем более очень мало знаем про их потомков.

— На какие вопросы вы хотели получить ответ?

— Понятно, что вопрос о том, чувствуют они свою вину за родителей или нет, лежит на поверхности, это слишком плоско. Мне хотелось понять, как соединяется знание, что отцы были чудовищами (а они были настоящими чудовищами), с тем, что это были их родители, и часто родители хорошие, любящие. Известно, что Геринг, например, обожал свою дочь Эдду, любил ее до дрожи, сумасшедшей любовью.

Жизнь в тени

— Вы их поняли? И что вы о них поняли?

— Во-первых, я поняла, что все, с кем я встречалась, – это люди с психической травмой. Они глубоко переживают то, что произошло с их близкими, с семьей, с ними самими. Во-вторых, оказалось, они все разные и по-разному понимают вину своих родителей. Никлас Франк, сын казненного по приговору Нюрнбергского трибунала министра юстиции Германии, гауляйтера оккупированной Польши Ганса Франка, ненавидит своего отца, носит в портмоне фотографию его снятого с виселицы: «Если бы отца не судили, я сам подал бы на него в суд». Рихард фон Ширах, сын главы гитлерюгенда, гауляйтера Вены Бальдера фон Шираха, во многом дистанцировался от отца, но считает, что тот был добрым человеком. Он гордится своим старинным родом и ему льстит, что отец сделал при Гитлере такую стремительную карьеру. После того как Ширах-старший, отсидев 20 лет, вышел на свободу, отношения у них не сложились, Рихард написал книгу «В тени моего отца», но тем не менее от него не отрекся. «Ты вынужденным образом любишь этого человека», – признался он. Ненависть, которую испытывает к отцу Никлас Франк, Рихард фон Ширах считает патологией. Есть еще история Райнера Хёсса, внука коменданта Освенцима Рудольфа Хёсса, повешенного в 1947 году прямо на территории концлагеря. Он сказал, что лично убил бы своего деда, если бы ему довелось жить в то время. Отец Райнера тоже был убежденным нацистом, но его Райнер не любит не по причине разницы взглядов – тот его вульгарно обокрал. То есть тут не все так прямо и просто.

— Было что-то, от чего в фильме пришлось отказаться?

— Я многие вещи не могла пропустить. Хотя надо сказать, что Первый канал повел себя корректно, я даже не ожидала, что никто не будет пытаться влезть, подкорректировать что-то. Но у меня была внутренняя цензура вот какого свойства: я старалась не оскорбить никого ни с той стороны, ни с этой. Ни тех нацистских детей, которые все-таки сами не виноваты. Ни, конечно же, наших людей, переживших войну. Но было и такое, что категорически нельзя было давать в эфир.

— Например?

— Например, у меня были переговоры с сыном Риббентропа, но в фильме его нет. Кстати сказать, многие из моих собеседников, если мы говорили не конкретно об отцах, а вообще о национал-социализме, пытались защититься тем, что мы, то есть советские люди, не лучше, и выдвигали всегда три контраргумента: Сталин, ГУЛАГ, Катынь. Риббентроп-сын, которому 92 или 93 года, очень долго морочил мне голову, мы переписывались, вели длинные переговоры, и в конце концов он мне выставил условие: я должна подписать бумагу, что мы дадим цельным куском то, что он будет говорить. А он намекал, что не хочет говорить о папе как о папе, потому что тот, как я понимаю, для него был и остается прекрасным человеком, а хотел обсуждать внешнюю политику отца, Сталина и Гитлера, 1939 год, раздел Польши. Но сын Риббентропа – не тот человек, я считаю, с которым надо обсуждать эту тему.

Полуправда не спасает

— С кем было интереснее всего разговаривать?

— Прежде всего, конечно, с Никласом Франком, на которого сейчас в интернете просто шквал нападок и оскорблений: придурок, больной человек, как так можно говорить о родном отце… А я считаю, что он блестящий журналист, блестящий ум и очень честный, очень откровенный человек.
Второй персонаж, который произвел на меня сильное впечатление, это Элизабет Геринг, племянница рейхсмаршала Геринга. Она живет в Перу и поэтому, я думаю, она намного свободнее – не испытала такого давления общественного мнения, как те, кто остался в Германии. Она не стесняется говорить, что ей нравится дядя Герман, что он был прекрасный человек, это Гитлер сбил его с пути, а он мог бы остановить войну в 1945-м, и т.д. Рассказывает про своего отца Альберта Геринга, который нацистом не был, терпеть их не мог, женился на чешской еврейке, помогал многим евреям бежать, а дядя Геринг якобы ему в этом способствовал.

— Не боитесь, что это будет вырезано перед показом?

— Там много жестких вещей, это моя принципиальная позиция – полуправда никого никогда не спасает. Тем более что в данном случае я привожу не только слова Элизабет, существуют документы 1945 года, когда Альберт пришел сдаваться, в архивах есть протоколы его допросов на английском языке, они доступны. И мне кажется, что странно об этом молчать.
У меня есть история про сына полковника Штауффенберга, того самого, который пытался взорвать Гитлера и был расстрелян. Родственники считают его героем, и вообще для немцев он герой, но мало кто знает, что Штауффенберг в 1939 году писал из Польши своей жене: поляки – недочеловеки, это скоты, которым нужен кнут. Что, он вдруг переменился к 1944 году? Разумеется, нет. Но был 1943 год, перелом в войне и перелом в сознании. Все очень неоднозначно, хочу я сказать.

— Трудно вам достался этот проект? Как долго работали?

— Первый шаг был – протолкнуть заявку, чтобы Первый канал ее подписал. Полтора года она пролежала у редактора, бродила по кабинетам пока ее не увидел режиссер Сергей Браверман. Он первый, кто поверил, взял заявку и показал руководству. Эрнст дал добро, и нам открыли финансирование. Было очень много предварительной работы, переговоров с моими персонажами. Они пуганые, они боятся, и по-человечески это понятно. Кстати, когда фильм уже был сделан полтора года назад и лежал, дожидался своего часа, потому что не такая простая история найти ему место – им заинтересовался немецкий телеканал ЦДФ. Они хотели получить снятый материал и сделать фильм сами. Я спрашиваю – почему? Вы живете в Германии и не можете их снять сами? Они признались, что им уговорить на это людей гораздо труднее.
Надо сказать, что сначала в проекте было два фильма, а третья часть появилась спонтанно, я долго-долго пыталась разыскать кого-то из Герингов, и когда наконец удалось найти их в Перу, я пришла к продюсеру Светлане Колосовой и замгендиректора Олегу Вольнову, и они сказали – да, можешь ехать.

Говорить или молчать?

— Как вам показалось, вашим героям важен был этот разговор?

— Мне кажется, многим хотелось выговориться. Причем они понимали, что это российский канал, но во время съемок потихоньку забывали, а я их поддерживала тем, что говорила: прошло столько лет, надо пробовать уже разговаривать, потому что, наверное, общество готово. Хотя я не знаю, честно говоря, готово ли оно это услышать. Друзья и знакомые спрашивают: неужели они на все темы с тобой разговаривали? И я задумалась: а правда, на все. Не было такого, чтобы говорили: про деда не спрашивайте, или: не спрашивайте, сколько зарабатывал отец, или: не спрашивайте, где была моя мать. Не думаю, что так откровенно могли бы разговаривать дети или внуки советской номенклатуры.
Тема потомков нацистских преступников в последние годы стала популярной. Весной 2012 года на английском канале BBC 2 был показан фильм израильских документалистов «Гитлеровские дети» (Hitler’s Children), в котором о себе и о своем отношении к печально знаменитым отцам и дедам рассказали потомки высокопоставленных нацистов: Геринга, Гиммлера, Франка и других. Идея фильма очевидна: народ, готовый открыто смотреть на свои прошлые преступления, сколь бы чудовищны они ни были, создает нормальное будущее для своих потомков – прошлое перестает тянуть назад.

— Вам не захотелось сделать такой фильм про детей наших «отцов»?


— Понимаете, этот фильм поднял в интернете очень серьезную дискуссию, причем его обсуждают как проекцию на нашу страну, нашу историю. И я поняла, что про наших такое снять – сверхзадача. Если дети Третьего рейха – это было невероятно сложно, то тут на грани невозможного. Хотя, наверное, безумно интересно.

— Будете пытаться?

— Не знаю, не знаю. В свое время Роман Газенко делал фильм, по-моему, про походно-полевых жен, он пытался общаться с семьей Конева, Жукова. Я была у него помощницей, редактором. И очень хорошо запомнила, как были осторожны дети и родственники маршалов, не хотели сниматься, пытались преподнести все с парадной стороны: вот он такой красивый, на коне, в мундире и так далее. Но это неинтересно. Дети Третьего рейха субъективны, конечно, но все же мало кто из них приукрашивает своих близких, они склонны скорее сгущать краски, мне кажется.

— Почему?

— Немцы, немецкое общество выработали позицию по отношению к нацизму. Германия едина в этой позиции. Многие бывшие гитлеровцы написали покаянные книги, чтобы избавить детей и внуков от нападок. Для детей ругать отцов – дурной тон, но они их и не оправдывают. У нас позиции нет, общество раздроблено, у каждого свой взгляд, все всего боятся, предпочитают молчать. И поэтому вряд ли что-то по-настоящему интересное и честное удастся получить…