Читальный зал

Юлия Рутберг. Фото newtimes.ru

Юлия Рутберг: «Я хочу ставить трудные вопросы»

Актриса Театра им. Вахтангова Юлия Рутберг сыграла главную роль в премьерном спектакле по пьесе Жана Ануя «Медея» в постановке Михаила Цитриняка. История о женщине, любви, предательстве, невозможности простить и нежелании смириться. Почему пьеса середины XX века, в основе которой лежит античная трагедия, востребована и актуальна сегодня – The New Times спрашивал у актрисы

— Медея – это трагедия, античные страсти. Принято считать, что современному зрителю нравится, когда ему показывают его самого, обыкновенного и несовершенного, и это его возвышает, поднимает духовно и эмоционально.

— Все зависит от того, как показать. Можно и не вызвать ровным счетом ничего, а можно сделать так, что душа будет переворачиваться. Зрителю, безусловно, надо давать манки, чтобы он мог ассоциировать героев с собой. Но то, что происходит сегодня в «низких» жанрах, часто чудовищно, потому что бездарно. Можно устроить арлекиниаду, и это будет великолепно, можно существовать клоуном, маской, как это делал Ферруччо в «Слуге двух господ» Стреллера – гениально! А можно выходить на сцену с Шекспиром и Чеховым, и это будет умопомрачительно пусто и уныло. Я всегда задумываюсь: когда артисты выходят и начинают «нести пургу», они как думают – кто сидит в зале?

— Вы отказались от решения ставить миф, вы скорее сделали историю Медеи-женщины?
— Мне кажется, что Софокла и Эврипида я бы не подняла. Потому что котурны античного театра чересчур высоки, мы вряд ли смогли бы пробиться к зрителю, вовлечь, затянуть его в действие, как в воронку, вызвать истинное сострадание. Надо понимать, что сегодня способы подачи информации совсем другие. Мы все время должны рассказывать историю, увлекать, интриговать зрителя, ему должно быть интересно – что же будет дальше? Что произойдет в следующие пять минут?

— А история Медеи – это чем сейчас интересно и актуально?

— Есть великие истории, которые ставили и будут ставить всегда: Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Медея и Язон… Есть темы, которые не отпускают человечество, сколько бы времени ни прошло. Миф о Медее, которая удавила своих детей, знают очень многие. Золотое руно, Язон, аргонавты… Но на самом деле это грандиозная история любви, любви опасной и беспощадной, любви-бездны. Это трагедия расставания, предательства, которое обернулось катастрофой. Ведь когда расстаются любящие люди, это всегда подобно краху вселенной.

— Но для многих Медея сама предатель, преступница, сумасшедшая детоубийца.

— Медея убийца – неправда! Она была бы убийцей, если бы убила и сама осталась жива. Но она не хочет, чтобы ее дети жили в мире, где есть Язоны, Креоны, предательство и компромиссы. Медея – человек одновременно бесконечно сильный и слабый, потому что верна обещанию, идее, любви. Наш спектакль, мне кажется, это реквием по настоящей личности. Язон сломался, как сломались многие. Потому что сложно оставаться верным своим мечтам, своим договорам, своим идеалам. Предательство Язона для Медеи несовместимо с жизнью. По сути, уже к началу спектакля она мертва. То, что мы видим, это агония. С ней и не могло быть иначе.

— Но ведь Язон признается Медее, что и он несчастен, что не сможет больше любить так, как любил, что устал, что хочет покоя. Неужели Медея, любя, не могла простить и отпустить его?

— Некоторые люди способны проживать только собственную жизнь. И не дай бог кто-то или что-то пытается заставить их жить чужой жизнью. А если по каким-то причинам они сами приспосабливаются, у них вырастают горбы. И потом рано или поздно эти горбы с кровью вскрываются. Та перемена, что происходит в Язоне, непостижима для Медеи. Этот благоразумный мир, в котором он вдруг захотел оказаться, не для нее. У них с Язоном был договор, и он его нарушил. Она не просто оскорблена, ее как будто змея укусила. В ней словно яд, отравляющий ее и все вокруг.

— Такими страстями жить непросто.

— Безмерно сложно. Она все бросила на алтарь любви. Она была готова на все ради Язона. Он был для нее всем. Но Медея, к сожалению, пропустила важнейший момент их жизни. Разделяя с Язоном его путь, она сама стала воином и солдатом. Она перестала быть женщиной и стала бременем для Язона. Он захотел все изменить. Жениться на юной девочке. Стать обычным человеком. И этого Медея ни простить, ни пережить не смогла.

— В любящей женщине всегда есть что-то от Медеи?

— Я думаю, синдром Медеи способен испытывать человек, которому известна любовь глубинная, постоянная и долгая. Те, кто знает только страсть и похоть, ничего не знают. Любовь – это когда люди повязаны и связаны, когда это – бездна, одна на двоих. Это страшно, но как жаль тех, кто прожил жизнь и не испытал ничего подобного. Мне жаль этих сегодняшних «котиков» и «кошечек», которые только и делают, что гуляют налево и направо и существуют на уровне перепиха и бесконечного расчета. Я не понимаю, зачем? Как они допускают такое? В «Медее» люди погибают за любовь, а сейчас они погибают из-за полного дерьма. На днях я ехала в театр, выезжала с Плющихи на Садовое. Стоим на светофоре, вдруг визг тормозов, видимо, чуть не столкнулись машины. Дальше – на раз-два-три – из обоих авто выходят два мужика, достают пистолеты и в упор стреляют друг в друга. У меня просто паморок случился!!! Я не видела, что было дальше, дали зеленый свет, и мы поехали. Но это была стрельба среди бела дня. В центре города. Это что – Онегин и Ленский? Мартынов и Лермонтов? Это у нас Черная речка теперь такая? За что? За железяку. За полную фигню. Навести пистолет на человека?! Да по сравнению с ними Медея – Красная Шапочка. Вот они – убийцы. Беспредельщики. Чикаго 50-х годов. И ведь это не звери – зверьки. Это страсти-мордасти каких-то выхухолей. Из-за царапины на авто, из-за того, что дорогу не поделили…

— Юля, но и это тоже твой зритель.

— Я не думаю, что эти индивидуумы доходят до театра. Им просто незачем туда идти. Тот, кто живет душой, не способен взять пистолет, а если уж он берет его, то совершенно по другому поводу. Конечно, в каждом из нас многое намешано. Но те, у кого есть сердце, по-другому живут. Способность или неспособность любить проецируется на все остальное.

— Все наизнанку

— Человек всегда сам за себя в ответе или есть смягчающие обстоятельства времени и жизни?

— Конечно, отправная точка – всегда сам человек. Уровень его культуры. То, чем он себя наполняет. Что смотрит, читает, слушает. Те ограничения, которые он себе устанавливает: чтÓ он ни при каких обстоятельствах не может позволить себе сделать. Тот, кому ведомо прекрасное, знает, что существует не только мир мордобоя и силы. Вроде бы человечество так давно развивается, а приоритеты у многих все равно примитивные, варварские. Самый распространенный способ общения – хамство и демонстрация силы. Бесстыдство, и женское и мужское, – норма. Этого уже никто не замечает и не порицает. Этим сейчас даже трудно оскорбить. Иной раз скажешь кому-то, что он проститутка, а оказывается, что это комплимент.

— Да, вывернули все наизнанку, покуражились и не смогли остановиться. А что дальше-то? А дальше давайте еще сильнее вывернемся. Потом еще и еще. Чего мы все время наизнанку-то живем, мы же ее уже увидели? Вот почему так актуальна сегодня «Медея» – это история про женщину, которая прожила, а не профукала свою жизнь. Я за тех людей, которые проживают жизнь в полную силу. Я не за тех, кто плывет по течению, – это их право, но мне это не нравится. Мне нравятся люди, способные на поступки, на дерзости.

— Политика в последнее время стала частью жизни, не обошла она и искусство. Как вы определяете себя в этом симбиозе?

— Для меня гражданская позиция – это то, что я делаю. И здесь взыскиваю сама с себя, потому что я и одна в поле воин. Для меня важно, что и как говорю со сцены. Я понимаю, что способна менять сознание людей своим актерским способом. Заставлять их думать, чувствовать, сомневаться, метаться, плакать, переживать, страдать. Считаю, что каждый должен начинать с себя и отдавать себе отчет: что ты делаешь, почему и зачем. Для меня всегда самыми интересными были люди, которые крутят эту Землю вручную. Раневская своим спектаклем «Дальше тишина» пробуждала то, что во многих дремало или спало – сострадание, сочувствие. Она говорила о том, как ужасно оставлять стариков, разлучать их, предавать. Я говорю – о своем. О том, как ужасно оставлять и предавать любящую женщину. Я хочу ставить перед публикой трудные вопросы. Медея – это трудный вопрос.

Юлия Рутберг
Москвичка, родилась в театральной семье. Училась в музыкальной школе при ГМПИ им. Гнесиных, в ГИТИСе, затем в Театральном училище им. Щукина (мастерская А. Казанской). С 1988 г. работает в Театре им. Вахтангова. Лауреат театральной премии «Чайка» (1997) за роль в спектакле «Хлестаков». Играла в «Принцессе Турандот» (Адельма), «Опере нищих» (Дженни-Малина), «Амфитрионе» (Алкмена), «Фрекен Жюли» (Фрекен Жюли), «Лире» (Гонерилья). Снялась более чем в 50 фильмах.
Этери Чаландзия

newtimes.ru