Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей <...> Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени[1].

Лев Толстой, «Война и мир» 

 

Реконструируя широкую панораму народной войны с участием в ней разных слоев русского общества, Лев Толстой, разумеется, не подозревал, что среди «самых полезных деятелей того времени» современники называли евреев: «Особую приверженность к России в нынешнее время показал еврейский народ»[2], — рапортовал начальству 11 июля 1812 года, то есть уже в первые недели войны, волынский губернатор М. И. Комбурлей; «Приверженность евреев была нам очень полезна»[3], — свидетельствовал генерал от инфантерии А. Ф. Ланжерон; «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи <…> они помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим состоянием»[4], — утверждал на основе собственного боевого опыта генерал-майор А. Х. Бенкендорф, будущий глава российской высшей полиции; «Евреи в 1812 году сами по себе отличнейшим образом оказали свои способности и усердие на пользу общества»[5], — подытоживал эти оценки корреспондент газеты «Санкт-Петербургские ведомости». 

В течение четырех десятилетий, прошедших после первого раздела Польши, российское правительство постоянно и безуспешно пыталось превратить оказавшихся в пределах империи евреев в так называемых «полезных» подданных или, по крайней мере, уменьшить «вред», якобы причиняемый ими окружающему населению. К той же цели — попечению «о пользах коренных обывателей тех губерний, где людям сим (евреям. — В. Л.) жить дозволяется»[6], — было направлено «Положение о евреях 1804 года», положенное в основу политики «исправления» евреев. И вот, когда грянула беда, евреи без всяких внешних усилий и совершенно неожиданно для российской администрации оказались среди самых полезных граждан. Этот факт вынуждены были признать даже известные своими юдофобскими настроениями высокопоставленные сановники. Например, будущий император, великий князь Николай Павлович, объезжая летом 1816 года белорусские земли, записал в своем путевом дневнике: «Удивительно, что они (евреи. — В. Л.) в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью жизни»[7]. 

«За полезное» — эта лаконичная надпись была выгравирована на золотых и серебряных медалях, которыми награждали евреев, отличившихся в период русско-французских войн. Другая надпись на медалях, также используемых для поощрения евреев в те годы, гласила: «За усердие». Во время и после войны по меньшей мере 80 евреев были награждены такими медалями, некоторые получили по две, а то и по три[8]. Подавляющее большинство награжденных составляли коммерсанты, а среди них превалировало гильдейское купечество. Хотя в своей повседневной деятельности как в мирное, так и в военное время купцы действительно руководствовались вполне практическими, или, по определению классика, «личными интересами», к наградам они представлялись, как правило, за «бескорыстные» или сопряженные с «риском для жизни и состояния» услуги. В редких случаях награждения сопровождались сухой характеристикой деяний отличившегося, чаще ограничивались лапидарной надписью на медали. Эти редкие характеристики, сопровождающие награды, свидетельствуют о том, что в период с 1806 по 1815 год присвоением медалей поощрялись «щедрые пожертвования» в пользу так называемого «земского войска», военных гос­питалей или действующей армии, осуществление различных подрядов с уступкой средств в пользу казны, выполнение разного рода секретных поручений военной или гражданской администрации по разведке или полицейскому сыску. 

Среди награжденных золотыми медалями в период подготовки к надвигающейся войне с Наполеоном и продолжающейся русско-турецкой кампании оказались: в 1808 году одесский купец 2-й гильдии Полнер за разные заслуги, в том числе за «поставку для армии знатного количества хлеба весьма выгодными для казны ценами»; в феврале 1809-го — купец 1-й гильдии Леви из Житомира за поставки серы; в январе 1810-го — купец из Велижа Левенсон «за усердие в исправной поставке хлеба в магазины Риги»[9]; в апреле 1811-го — купец из Заслава Мордко (Мордехай) Гальперсон — за поставки хлеба для молдавской армии[10], а также другой заславский купец, Израиль Гальперин, и раввин Дубно и Житомира Моргульс (вероятно, имеется в виду раввин Дубно Хаим-Мордехай Марголис) — «за перевозку без всякого от казны платежа в разные магазейны (склады провианта и фуража. — В. Л.) хлеба»[11]. В первые послевоенные годы награждения за славные деяния военного времени продолжались. 

 

Разумеется, награждение медалями не было единственной формой поощрения отличившихся евреев; среди других знаков признательности были денежные подарки, перстни, шкатулки, грамоты и аттестаты. В то же время не будем забывать, что удостоенные тех или иных наград составляли лишь незначительную часть многотысячной массы российских евреев, которые оказали деятельную поддержку русской армии в 1812 году. Как правило, лазутчики и проводники поощрялись денежными вознаграждениями по усмотрению привлекших их офицеров, а подрядчики, поставщики и маркитанты, сотрудничавшие с интендантским ведомством, довольствовались никем не гарантированной прибылью от их коммерции. 

Подавляющее число награжденных медалями принадлежали к экономической элите российского еврейства. В годы русско-французских и русско-турецких военных кампаний именно армия оказалась их главным заказчиком. Организуя снабжение российской армии, крупные гильдейские купцы-евреи подключали к своей деятельности многочисленных контрагентов — в основ­ном из среды своих единоверцев. Войны, которые вела Россия в начале XIX века, заставили бывших польских евреев переориентироваться с патриархальной экономической деятельности в пользу владельцев местечек на крупнейшего государственного заказчика, каковым являлась российская армия. В условиях военного времени они были вынуждены в короткий срок не только самоопределиться в качестве российских евреев, но и включиться в новые экономические отношения капиталистического характера. Без преувеличения можно сказать, что именно война 1812 года запустила для массы российских евреев часы Нового времени, открыв для избранных из них пути интеграции в российское общество. 

Новые возможности интеграции появились в результате сближения представителей еврейской экономической элиты с военачальниками и высокопоставленными государственными чиновниками. Этот неоднозначный по своим последствиям процесс, ускоренный русско-французскими войнами, наглядно иллюстрируется судьбами конкретных персонажей. 

В июне 1812 года, буквально накануне начала военных действий, военный министр и главнокомандующий 1-й Западной армией, расквартированной в Литве, М. Б. Барклай де Толли наградил золотой медалью крупного армейского поставщика Исаака Юделевича Адельсона. В своем отношении на имя министра финансов от 28 мая будущий главнокомандующий российской армией писал:  

Государь император высочайше повелеть соизволил виленского 1-й гильдии купца Исаака Юделовича Адельсона за оказанное им в разных случаях усердие к пользе государства наградить золотою медалью с надписью «За усердие» для ношения на шее на голубой ленте. О каковой монаршей воле уведомляя Ваше высочество, я покорнейше Вас, милостивый государь мой, прошу приказать доставить ко мне означенную медаль для вручения Адельсону[12]. 

Эта скупая архивная запись, сохранившаяся среди других «изустных высочайших указов» военного времени, вывела армейского поставщика Адельсона на большую историческую арену. 

Архивные документы позволяют наметить контуры биографии нашего героя. На рубеже 1780–1790-х годов еврейский юноша Ицхак, сын Юделя, из белорусского города Несвижа переезжает в литовский город Юрбург (в то время оба города принадлежали Великому княжеству Литовскому), где берет в жены девушку по имени Тауба из зажиточного купеческого семейства, получившего впоследствии фамилию Меерович. Его тесть и тезка — Ицхак, сын Меера (отсюда и фамилия семейства), — ведет торг совместно со своими сыновьями Иосефом, Менделем, Танхелем и Натаном. После присоединения литовских земель к Российской империи в 1795 году он записывается в купечество города Россиены, уездного центра Виленского наместничества (с 1797-го — Литовской губернии). Наш герой Ицхак (Исаак), который принял вскоре фамилию Адельсон, намекающую на знатное происхождение (от идишск. «эйдель» — «благородный»), включается в коммерческие предприятия своего тестя[13]. В военных кампаниях 1805–1807 годов Исаак Адельсон принимает участие в армейских поставках, осуществляемых Мееровичами. Накопив достаточный опыт, он выделяет свой собственный капитал из общего семейного и записывается в 1811 году в 1-ю гильдию купечества города Вильно. Оставаясь на жительстве в Юрбурге, виленский купец Исаак Адельсон ведет, согласно официальной записи, «торговлю хлебом, деревом и разными дозволенными товарами»[14], нередко выезжая по коммерческим делам за границу, часто бывая в Кенигсберге. 

Уже в 1806–1807 годах Адельсон настолько сближается с военным командованием, что оно доверяет его жене Таубе, участвующей в заграничной коммерции мужа, разведывательные операции. Заметим, что купчиха Тауба Адельсон — единственная женщина среди русской агентуры за рубежом, которая, согласно архивным документам, под прикрытием коммерческих операций выполняла разведзадания российского военного командования в период русско-французских войн[15]. В своем родном городе Тауба обладала крупной недвижимостью, оцененной в сумму более 85 тыс. рублей ассигнациями. Имея за собой такой капитал, Тауба Адельсон, вероятно, не вызывала подозрений в качестве коммерсанта, ведущего заграничный торг. 

Вообще же использование крупных купцов-евреев для целей внешней разведки было довольно распространенным явлением в те годы. Свидетельством тому, например, рапорты министру внутренних дел от могилевского гражданского губернатора М. М. Бакунина, осно­ванные на агентурных сведениях, в том числе с театра военных действий, которые поставляли губернатору в 1806–1807 годах купцы-евреи, располагавшие обширными связями в крупнейших торговых центрах Европы: Лейпциге, Берлине и Кенигсберге[16]. 

В 1812 году, в период наиболее интенсивной деятельности военной разведки за рубежом, имя Таубы Адельсон снова возникает в секретных рапортах[17]. Как коммерческие операции, так и тайные задания она выполняла в тесном сотрудничестве с мужем. Та золотая медаль на голубой ленте, которую военный министр надел на шею Исааку Адельсону, несла в себе немалую долю заслуг его жены Таубы. 

 

Почтовая открытка 1926 года 

 

В этот предвоенный период всеобщей подозрительности и шпиономании Исаак Адельсон (в некоторых документах того времени его еще по старинке называют Юделевичем или Юдоловичем), занимаясь, помимо коммерции, выполнением секретных заданий и посещая в связи с этим армейских офицеров и чиновников, не мог не вызвать подозрение у местных полицейских чинов. Один из них 27 апреля доносил министру внутренних дел: 

Юдолович — еврей, юрбургский купец по приезде в город Вильно жил скрыто, из Юрбурга он в прошлом месяце прислал эштафет (почта с нарочным. — В. Л.) к графу Бенигсену, а ныне, как видно, что он к нему приехал, бывает он у графа Зубова и у комиссара Посникова. Сей еврей, проживая в Юрбурге, часто бывает заграницею[18]. 

Когда с вторжением «великой армии» в пределы Российской империи ослабла необходимость в зарубежной резидентуре, Исаак Адельсон был призван интендантским ведомством. Напомним, что с началом войны генерал-интендантом 1-й Западной армии (под командованием генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли) был назначен будущий министр финансов Егор Францевич Канкрин, возглавивший вскоре снабжение всех российских войск. Канкрин привлек к обеспечению войск провиантом и фуражом крупнейших российских купцов того времени. Среди его ближайших сотрудников-подрядчиков оказались Абрам Перетц, с которым его связывало давнее и короткое знакомство, а также Лев Невахович, Исаак Адельсон и их компаньоны Соломон Гальперт, Моисей Кон, Натан Меерович и др. Именно эта группа купцов блестяще справилась с организацией поставок припасов для 1-й Западной армии в труднейших условиях продолжительного отступления российских войск внутрь империи, а затем их стремительного продвижения к западным границам. 

С началом военной кампании 1813 года в Европе Канкрин, теперь уже генерал-интендант всей действующей русской армии, занялся организацией снабжения русских войск в еще более сложных условиях войны на чужой территории. Для обеспечения российской армии провиантом и фуражом требовалось сформировать сеть складов в городах Пруссии, Силезии, Австрии и Польши. Решение этой задачи взяла на себя торговая компания, которую возглавил Исаак Адельсон совместно с Абрамом Перетцем. К их ближайшим компаньонам по войне 1812 года прибавилось еще несколько поставщиков-евреев, а Лев Невахович стал поверенным компании, отвечавшим за контакты с интендантским и провиантским начальством, а по окончании войны — с различными ведомственными комиссиями. По договору с интендантской службой руководители компании «покупку продовольствия производили не как подрядчики, или поставщики, а как казенные комиссионеры, на казенный счет и со всеми расходами казны»[19]. Еврейские купцы получали «по пяти процентов от ста» комиссионных[20]. 

Современники отмечали, что в период военных кампаний в Европе российские войска не испытывали недостатка в продовольствии. За организацию обеспечения российской армии за пределами империи Е. Ф. Канкрин был награжден в 1813 году орденом Св. Анны I степени, а в 1815 году получил чин генерал-лейтенанта. Еврей Адельсон довольствовался более скромной, однако высшей для евреев наградой — был награжден в октябре 1814 года второй золотой медалью, на этот раз с надписью «За полезное»[21]. 

Увеличившие свои капиталы на военных поставках члены торговой компании Адельсона—Перетца по окончании войны, разумеется, оказались под обстрелом разного рода доносов. Некоторые из них метили в главу интендантской службы — Канкрина. Как писал его биограф: 

Благодаря умелой экономии Е. Ф. Канкрина Отечественная война обошлась в 4 года только около 400 милл. руб. с остатком в 26 милл. от сумм, ассигнованных на ее ведение. <…> Строгое и честное отношение к делу создало Канкрину массу врагов; нашлись даже люди, формально обвинявшие его в злоупотреб­лениях; но представленный им императору Александру I отчет о всех его операциях заставил умолкнуть клеветников[22]. 

До конца 1820-х годов успехи Адельсона и членов его торговой компании возбуждали у многих зависть и порождали доносительство. Однако попытки наложения на Адельсона взыскания, в том числе за якобы не израсходованный его компанией провиант, не принесли никаких результатов. В защиту компании выступил Канкрин, высоко ценивший ее деятельность. У Адельсона, со своей стороны, были претензии к казне, в течение многих лет он добивался «от казны значительной суммы, для получения которой находился в Санкт-Петербурге»[23], где, по словам агента тайной полиции, еще «более сблизился с прежним своим товарищем, а нынешним министром (Е. Ф. Канкриным. — В. Л.)»[24]. Настойчивый агент тайной полиции, не оставляя в покое чету Адельсон и в родном Юрбурге, сообщает: 

Все отправки медных и серебряных денег идут чрез руки еврейки Таубы жены Адельсона. Юрбург принадлежит к Герцогству Варшавскому и когда генерал Гинц проиграется в карты, то всегда едет в Юрбург к Таубе, которая ему дает вдруг по двадцати и тридцати тысяч рублей и за сие получает полное право делать всякие злоупотребления. Со стороны же министра Канкрина ей тоже нечего страшиться, ибо ее муж его любимец и товарищ[25]. 

Повышение экономического и социального статуса Адельсона, его сближение с «сильными мира сего» не могли не отразиться и на культурном облике его семейства. Когда во второй половине 1820-х годов широкий размах приняла кампания по проведению в жизнь императорского указа от 22 апреля 1820 года «О недержании евреями в домашнем услужении христиан», бывшие компаньоны, ведущие заграничный торг с помощью многочисленных торговых агентов и служащих, купцы 1-й гильдии Исаак Адельсон и Иосиф Меерович обратились в феврале 1828 года с совместным прошением на имя литовского военного губернатора А. М. Римского-Корсакова: 

Мы просители, проживая в пограничном местечке Юрбурге и от давных времен отправляя купеческий промысел, по которому нередко случается проживать в обеих столицах Российской империи и в столичном городе Царства Польского, ни по образу мыслей, ни по одежде, не можем принадлежать к тем евреям, об искоренении предрассудков коих правительство прилагает старание. Таким образом, производя мы внутреннюю и заграничную торговлю, обучая детей музыке и языкам и ведя образ жизни, свойственный купеческому нашему состоянию, вошли в столь близкие и необходимые с христианами отношения, что лишение нас взаимных услуг должно неминуемо стеснить и почти уничтожить все те преимущества и права, кои дарованы гражданам по общим узаконениям[26]. 

Это прошение приоткрывает образ мыслей и общий культурный облик нашего героя. В отличие от своего столичного приятеля и партнера Абрама Перетца, который под давлением внешней среды давно уже перешел в лютеранство, Исаак Адельсон, укрывшийся от этого давления в провинции, сохраняет еще формальные связи с еврейством. Он относит себя и свою семью к еврейской «просвещенной» элите, которая отличается от традиционного еврейства стилем жизни, светским образованием и европейским воспитанием. Ему представляется, что вкупе с его заслугами этого достаточно, чтобы власти выделили его и наделили соответствующими льготами. 

Однако в условиях сурового режима Николая I и в далеком Юрбурге нет возможности уберечься от давления закона. Ввиду продолжающихся попыток лишить его христианской прислуги и тем самым подорвать коммерцию, Адельсон в феврале 1829 года снова обращается к военному губернатору: 

Местная полиция, не входя в различие состояний, распространяет запрещения на всех вообще евреев, в том числе и на мою фамилию, несмотря на то, что я более 24 лет состою в купеческом первогильдейском звании, что я с фамилиею моею ведем образ жизни по примеру немецких образованных евреев; что сыновья мои воспитаны на университетах, наконец, несмотря на то, что вообще в моем доме не только не может иметь дух развращения христиан, в отвращение коего вышеизреченное воспрещение воспоследовало, но напротив известно всем и самой местной полиции, что и пред упомянутым запрещением особенно наблюдаемо было в моем семействе за точным наблюдением христианскими служителями своей религии, без чего доверенности к ним иметь нельзя. Между тем распространенное и на мой дом запрещение иметь в услугах христиан до крайности стесняет мои дела, особенно по торговле заграничной...[27] 

 

 

Указание Адельсона на сходство своего семейства с семьями немецких евреев проявляет осознанную им приверженность к последователям немецкой Хаскалы. По-видимому, часто посещаемый им Кенигсберг, этот центр еврейского Просвещения в Восточной Европе, открывал перед Адельсоном не только коммерческие перспективы. О том, что Адельсон с семейством по своему культурному облику выглядел «белой вороной» на фоне традиционной еврейской среды провинциального Юрбурга и находился в конфликтных отношениях с ней, свидетельствует распоряжение, отданное генерал-губернатором гражданскому губернатору: 

По уважении, что проситель Адельсон с фамилиею его, по отличию своему от общества, подражали обхождением христианам и не могут иметь слуг евреев, кои по суеверию своему не соглашаются у них служить, поручаю вашему превосходительству предписать кому следует не воспрещать купцу Адельсону и его фамилии, подражающим в жизни христианам, иметь в услужении христиан впредь до воспоследования по сему предмету особого постановления...[28] 

По-видимому, не только практические интересы, но и ориентация на идеи еврейского Просвещения стимулировали Адельсона к поиску разных форм сотрудничества с военачальниками и государственными чиновниками: помимо выгодных заказчиков, он видел в них также опору просвещенного абсолютизма — идеального, с точки зрения маскилов, политического устройства. В то же время нажитые капиталы позволяли Адельсону реализовать культурную программу как европейского, так и еврейского Просвещения — изменить образ жизни своей семьи, дать детям соответствующее образование и воспитание. В биографии нашего героя эпоха русско-французских войн стала переломным моментом, во многом определив судьбу не только его, но и его потомков. 

Сыновья Исаака и Таубы Адельсон — Иосиф и Яков — женились на еврейках, но впоследствии перешли в лютеранство, поступили на службу и дослужились до чинов, обеспечивших их детей титулом потомственных дворян. Яков (1799–1861) пошел по стопам отца, занялся крупной коммерцией, заграничной торговлей, организацией работ по подрядам; в 1840 году он был пожалован в «коммерции советники», в 1841-м стал российским консулом в Кенигсберге, с 1847-го — генеральным консулом, дослужился до чина статского советника и был награжден орденами Св. Анны и Св. Владимира. Его брат Иосиф (Осип), 1792 года рождения (согласно другим данным — 1800-го), закончил Императорскую медико-хирургическую академию со званием доктор медицины, в 1826 году поступил на службу лекарем в Сенат, затем до 1848-го служил врачом при Министерстве финансов, в чине статского советника вышел в отставку. Внук Исаака Адельсона, Николай Осипович Адельсон (1829–1901), сделал блестящую военную карьеру и дослужился до чина генерала от кавалерии, был награжден всеми российскими и двадцатью пятью иностранными орденами высших степеней. Образование он получил в Петербургском и Дерптском университетах, военную службу начал в 1849 году, с 1882-го и до самой смерти был комендантом С.-Петербурга. 

При всей уникальности семейной истории Адельсонов его биография является весьма репрезентативной для той довольно многочисленной группы крупных еврейских коммерсантов, деловая активность которых была стимулирована потребностями российской армии в годы Наполеоновских войн. Основные биографические сведения о ближайших компаньонах Адельсона, таких, как Абрам Перетц (1771–1833) и Лев Невахович (1776–1831), можно почерпнуть в исторической и справочной литературе[29]. Появляющиеся в литературе известия о разорении Абрама Перетца на военных поставках не касаются его деятельности в упомянутой выше торговой компании. Перетц понес серьезные убытки на поставках провианта в порты Балтийского моря и для войск, дислоцированных в Бессарабии, а также по подрядам на постройку военного корабля в Николаеве, на поставках соли и на питейных откупах[30]. Вспомним здесь, что сын Перетца от первого брака, Григорий Абрамович, оказался в ссылке за участие в движении декабристов; старший сын от второго брака, Александр Абрамович, стал начальником Корпуса горных инженеров, а младший, Егор Абрамович, — государственным секретарем и секретарем Государственного совета; внуки и правнуки Абрама Перетца заняли почетные места в русской культуре. 

Не менее известен читателю литератор и коммерсант Лев Невахович. Завязав в 1813–1815 годах близкое знакомство с советником наместника Царства Польского Н. Н. Новосильцевым, он остался по окончании войны в Польше, где получил монополии на торговлю табаком и алкоголем. Эти монополии, к участию в которых он привлек своих бывших компаньонов по военным поставкам, обеспечили ему колоссальное состояние, оцененное в

5 млн злотых[31]. Так что в историю литературы Невахович вошел не только как первый русско-еврейский писатель, но и как первый российский литератор-миллионер. Напомним, что в продолжение своей коммерческой деятельности он не оставлял литературного пера, и в 1812 году написал антинаполеоновскую пьесу «Меч провидения, или Надир Тахмас Кули-хан»[32], поставленную в Петербурге лишь после его смерти в 1832 году. Сыновья Льва Неваховича Александр и Михаил оставили свой след в истории русской культуры, первый — как начальник репертуарной части императорских театров, а второй — как талантливый карикатурист, автор и издатель первого русского сатирического иллюстрированного журнала «Ералаш»; дочь Л. Неваховича Эмилия стала матерью Ильи Ильича Мечникова, выдающегося биолога и иммунолога[33]. 

Для участия в польских монополиях Невахович пригласил в Варшаву контрагента компании Адельсона—Перетца, купца Соломона Гальперта (1773–1832), который еще в 1808 году был награжден золотой медалью за поставки соли в Смоленск в качестве иностранного комиссионера Перетца. Составив значительный капитал на откупах и открыв свой банк, Гальперт — в отличие от большинства крупных коммерсантов новой формации — не порвал связей с еврейством, наоборот, он занимался широкой благотворительностью на нужды варшавской еврейской общины; его потомки перешли в лютеранство[34]. 

 

Титульный лист книги Льва Неваховича «Вопль дщери иудейской». Петербург. 1803 год 

 

Также и другой контрагент компании купец 1-й гильдии Моисей Кон (ок. 1790–1848), человек широкого европейского образования, был приглашен Неваховичем в Варшаву для участия в его предприятиях. Здесь Кон перешел в православие, женился на шляхетке Эльжбете Слуцкой и получил в Польше широкую известность под именем Мауриций Коняр. После смерти своих компаньонов Неваховича и Гальперта он принял на себя большинство их дел и аренд. Благодаря деловой сметке и связям с высокопоставленными российскими и польскими чиновниками ему удалось составить колоссальный капитал, который оценивался в 12 млн злотых. Банкир и предприниматель Коняр был среди тех, кто вывел Польшу на путь капиталистической экономики[35]. 

Похожим образом сложились и семейные истории купцов, продолживших свою коммерцию в России. Один из торговых агентов Адельсона киевский купец Шмуэль Натанзон, сменив по крещении имя, стал Семеном Надсоном, его внук Семен Яковлевич Надсон стал в 1880-х годах едва ли не самым популярным поэтом России[36]. В 1813 году золотая медаль за щедрые пожертвования для российской армии была вручена бердичевскому купцу 1-й гильдии Рувиму Рубинштейну[37]; по переходе в христианство он принял имя Роман[38]. Его внуки — известные русские композиторы и музыкальные деятели Антон и Николай Рубинштейны.

 

Николай Адельсон, внук Исаака Адельсона 

 

Примеры можно множить, но и приведенные убедительно показывают, что путь интеграции в российское общество, на который в период русско-французских войн­ вступили евреи-коммерсанты, привел если не их самих, то их потомков к полной ассимиляции и отпадению от еврейства. Дети этих «полезных» для государства евреев теряли еврейскую идентичность, становились русскими или польскими дворянами, приобретая соответствующие права и возможность существования в ставшей для них привычной социальной и культурной среде. Таким образом, война 1812 года ускорила процесс формирования новой социальной группы — еврейской буржуазии, а ужесточившиеся условия последних лет царствования Александра I и наступившего затем сурового режима Николая I ускорили процесс ее трансформации в буржуазию наднациональную, легко интегрирующуюся в имперскую экономику и культуру.

 

 

[1].       Толстой Л. Н. Война и мир // Он же. Собр. соч. в 14 тт. Т. 7. М., 1952. С. 16.

[2].       Донесения волынского гражданского губернатора. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1165. Оп. 1. Д. 113. Л. 56.

[3].       Гинзбург С. М. Отечественная война 1812 года и русские евреи. СПб., 1912. С. 74.

[4].       Записки Бенкендорфа. 1812 год. Отечественная война. 1813 год. Освобождение Нидерландов. М., 2001. С. 47.

[5].       Прибавление к «Санкт-Петербургским ведомостям». 1812. № 89. 5.11 (17.11).

[6].       Леванда В. О. (сост.). Полный хронологический сборник законов и положений, касающихся евреев. СПб., 1874. С. 45.

[7].       Бейлин С. Из исторических журналов // Еврейская старина. 1911. С. 589–590, со ссылкой на: Шильдер Н. Великий князь Николай Павлович // Русская старина. 1901. № 6. С. 465–466.

[8].       См. о наградах и награжденных: Фельдман Д., Петерс Д. История награждения российских евреев за военные и гражданские заслуги в начале XIX века. М., 2006.

[9].       Там же. С. 59, 85, 86.

[10].      Книга о пожалованных вещах, 1811–14 гг. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 468. Оп. 43. Д. 969. Л. 27 об.

[11].      Там же. Л. 28.

[12].      Изустные высочайшие указы, 1812 г. РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 4065. Л. 46.

[13].      Биографические сведения об Адельсоне рассеяны по разным архивным делам, помянутым ниже, см. также: О фальшивых документах, составленных Мейером Мейеровичем, Нейманом и Ерыгиным на купцов Адельсонов, 1838 г. ГАРФ. Ф. 109, 1838 г. 1 эксп. Д. 242.

[14].      О торгующих купцах 1812–24 гг. Литовский государственный исторический архив (ЛГИА). Ф. 381. Оп. 1. Д. 486. Лл. 7 об.–8; см. также: Входящая корреспонденция Виленского кагала, 1811 г. ЛГИА. Ф. 620. Оп. 1. Д. 3, л. 42.

[15].      Документы русской военной контрразведки в 1812 г. / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Безотосного // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах, т. II–III. М., 1992. С. 50–68, со ссылкой на: Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 1. Оп. 1. Т. 2. Д. 2535. Л. 37.

[16].      Севастьянов Ф. Развитие «высшей полиции» при Александре I // Измозик В. С. (сост.) Жандармы России. СПб.–М., 2002. С. 216.  

[17].      Документы русской военной контрразведки в 1812 г. Там же, со ссылкой на: РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3500. Л. 12 об.

[18].      Донесения следственного пристава Иващенко о подготовке Наполеона к войне с Россией, о перемещении французских войск, о лицах, подозреваемых в шпионаже, 27 апреля 1812 – 1 мая, 1812. ГАРФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 103. Л. 1.

[19].      По предложению Виленского гражданского губернатора и кавалера об отыскании виленского 1-й гильдии купца Адельсона и о взыскании с него по поставкам во время французской войны...1826–27. ЛГИА. Ф. 381. Оп. 1. Д. 2221. Л. 34.

[20].      По доносам Неймана. ГАРФ. Ф. 109, 1827 г. 1 эксп. Д. 220. Ч. 1. Л. 52 об.

[21].      Фельдман Д. Роль евреев в снабжении русской армии во время Отечественной войны 1812 года // Параллели. № 8–9. 2007. С. 13; Книга о пожалованных вещах... Л. 288 об.

[22].      Лебедев В. А. Канкрин, граф Егор Францович // Русский биографический словарь. Т. 8. СПб., 1897. С. 448.

[23].      По предложению Виленского гражданского губернатора... Л. 10.

[24].      Донесения агента Хотяинцовой, 1825 г. ГАРФ. Ф. 109. СА3. Д. 1561. Л. 9 об.

[25].      Донесения агента Хотяинцовой, 1827 г. ГАРФ. Ф. 109. СА3. Д. 3189. Л. 21 об. В непрекращающихся нападках на Адельсона, его компаньонов и их покровителя Канкрина, тайный агент Третьего отделения Собственной канцелярии его императорского величества, а в прошлом поставщик российской армии Бернштейн-Хотяинцова, возможно, пытается свести счеты с бывшими своими удачливыми торговыми конкурентами.

[26].      О воспрещении евреям Вильно проживать на центральных улицах и держать в услужении христиан… 1816–30. ЛГИА. Ф. 378, 1816 г. Д. 232. Л. 201.

[27].      Там же. Л. 428.

[28].      Там же. Л. 430 об.

[29].      См., например: Fishman D. Russia's First Modern Jews. The Jews of Shklov. NY & L., 1995; Минкина О. «Сыны Рахили»: Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825. М., 2011; Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999. С. 244–245.

[30].      Донесения агента Хотяинцовой, 1826 г. ГАРФ. Ф. 109. СА3. Д. 3188. Лл. 9–12.

[31].      Fuks M. Żydzi w Warszawie, wydanie III. Poznań/Daszewice, 1997. Р. 120–121.

[32].      Благодарю за это сообщение Ольгу Минкину, обнаружившую документы цензуры, датированные 1812 г. (РГИА. Ф. 780. Оп. 1. Д. 1).

[33].      О Неваховичах см.: Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999. С. 243–246.

[34].      Fuks M. 120–121, 143.

[35].      Ibid. P. 120–123.

[36].      По доносу отставного коллежского асессора Чигринского о злонамеренных действиях купца Надсона (Натензона), 1846. ГАРФ. Ф. 109, 1846 г. 1 эксп. Д. 34.

[37].      Фельдман Д. С. 12.

[38].      См., например: О желании бердичевского купца Рувима Рубинштейна увидеться с императором для донесения о важных злодеяниях, 1828 г. ГАРФ. Ф. 109. 2 эксп. Д. 85.