Читальный зал

Владислав Цап. Кантонисты

Еврейская рекрутчина-2

Продолжая тему еврейской рекрутчины, скажем несколько слов о том, как еврейские общины Западного края восприняли царский указ от 27 августа 1827 г.
Первой реакцией в условиях довольно сильного информационного тумана стал всеобщий ужас: предчувствуя, что рекрутчиной новые тяготы не ограничатся (так потом и вышло), они восприняли событие, как принадлежащее к тому же ряду примерно, что и Вавилонское пленение – и стали действовать примерно в тех же шаблонах. По всему Западному краю прокатилась волна массового еврейского покаяния – что немало озадачило власти, решившие было сперва, что евреи возносят проклинающие, а не покаянные молитвы, но все же довольно быстро разобравшиеся, что к чему. Следом пошла активность, связанная с еврейскими депутациями. Во-первых, был произведен масштабный сбор средств – факт, который аккуратно зафиксировали сотрудники 3 Отделения Собственной Е. И. В. канцелярии. Недоброжелатели евреев, касаясь этого момента, не опускают заявить, что деньги пошли не столько на содержание посланцев-представителей еврейских общин, сколько на взятки крупным петербургским вельможам, которые могли бы повлиять на царя с целью отмены указа. Что ж – возможно такие попытки и были – благо, все это ничуть не шло поперек укорененных в России нравов – однако, указ остался неизменным. Впрочем, если уж платить взятки, то делать это стоило не в Петербурге, а как раз на местном уровне – там, где рекрутская повинность разверстывалась по конкретным общинам: как водится, правила этих операций законом определялись лишь в самых общих чертах, оставляя огромное пространство для субъективного усмотрения чиновников. Серьезнейшие затруднения вызвали применения «на местности» технологий разверстки, обкатанных на крестьянах и посадском населении русских губерний. В самом деле, в еврейских общинах практиковались до определенной степени иные принципы инкорпорирования – они касались, например, более широко практикуемой помощи нищим – что давало повод считать их членами общины и разверстывать повинности исходя из возросшей благодаря этому численности. А также с принципиально большей подвижностью еврейского населения, значительной своей частью занятого торговлей и разъездным ремеслом – опять же, пристрастный или непонятливый чиновник мог счесть эти обстоятельства попыткой скрыться от призыва. В любом случае, довольно быстро еврейские общины пришли ко вполне адекватному восприятию рекрутчины – как неизбежное зло, к которому необходимо готовиться. Как результат, возникла даже целая литература «по подготовке к армии», имевшая целью помочь еврею-рекруту сохранить свою еврейскую идентичность в армейской среде.
Как бы то ни было, рекрутский набор 1827 г. стал реальностью и в конце года первую группу – около 1000 человек – призванных евреев Николай Первый лично распорядился направить во флот. Год спустя, 12 декабря 1828 г., инспектируя Кронштадт, император захотел увидеть служащих там евреев первого набора – всего около 300 человек. Царь остался доволен, распорядившись выдать каждому еврею по рублю, фунту говядины и чарке вина. А тем из них, кто принял православие – по пять рублей, два фунта и две чарки. Из 305 человек по пять рублей получили 8. Таким образом, взрослые евреи, призванные в рекруты, в основном оставались верны своей религии.
Иначе, однако, обстояло дело с зачисленными в рекруты еврейскими детьми. Здесь, впрочем, стоит уточнить некоторые моменты. Призыв в армию двенадцатилетних (а на практике – порой и даже более молодых) мальчиков – власти на этом, в целом, не настаивали: дело самой общины, кого отдавать в рекруты. Общине же приходилось принимать очень тяжелое решение – ибо, уходящий в рекруты ослаблял ее экономически, а, кроме того, как тогда полагали, велик был риск вообще потерять члена общины в случае его перехода в православие. В общем, отдавали в итоге тех, кто еще не нес бремя общинных обязательств – не платил подати, не содержал семьи и т.д.
Что происходило дальше с этими мальчиками? Они попадали в школы военных кантонистов – учрежденные еще Петром (под иным названием) начальные учебные заведения, созданные при армии для обретающих при ней детей: потомства нижних (в основном) чинов, военных сирот, некоторого количества беспризорников «с улицы» и т.д. В 1840 г. они охватывали до четверти миллиона учащихся. Школы эти были военизированными с соответствующей атмосферой – тем не менее, именно из них армия получала всевозможных технических специалистов низшего разряда: музыкантов, писарей, фельдшеров, мастеровых и т.д. Не закрыта была для них и дорога к строевым должностям, вышли из выпускников этих школ и офицеры – впрочем, к евреям последнее, конечно же, не относится. Вообще, надо сказать, что армия вот этими «солдатскими детьми» всерьез дорожила. Можно представить, что еврейским мальчикам, попавшим в кантонисты из родительских семей, приходилось весьма несладко – тем более, что даже на фоне прочих кантонистов их права были ограничены: так, им запрещалось покидать школу для встреч с родными – то, что разрешалось всем прочим разрядам кроме сирот. Разумеется, непросто было им и выдержать давление властей, склонявших их к принятию православия. Тем не менее, доля кантонистов, принявших крещение оставалась относительно невелика вплоть до середины 40-х годов, когда Николай Первый лично и энергично возглавил миссионерскую кампанию. Впрочем, даже после этого порвавших с иудаизмом было далеко не большинство – вопреки довольно распространенному мифу.
В качестве иллюстрации приведу известный отрывок из мемуаров ген. А. А. Игнатьева, касающийся судьбы одного такого кантониста – Абеля-Арона Ицковича Ашанского.
«У меня же, на одном из дежурств по полку (Кавалергардскому – Л.У.), произошло следующее: под вечер, когда все офицеры уже разъехались, ко мне прибежал дежурный унтер-офицер по нестроевой команде и с волнением в голосе доложил, что «Александр Иванович померли».
Александром Ивановичем все, от рядового до командира полка, величали старого бородатого фельдфебеля, что стоял часами рядом с дневальным у ворот, исправно отдавая честь всем проходящим.
Откуда же пришел к нам Александр Иванович? Оказалось, что еще до того, как мой отец командовал полком, то есть в начале 70-х годов, печи в полку неимоверно дымили и никто не мог с ними справиться; как-то военный округ прислал в полк печника-специалиста из еврейских кантонистов, Ошанского. При нем печи горели исправно, а без него дымили. Все твердо это знали и, в обход всех правил и законов, задерживали Ошанского в полку, давая ему мундир, звания, медали и отличия за сверхсрочную «беспорочную службу».
И вот его не стало, унтер-офицер привел меня в один из жилых корпусов, еще елизаветинской постройки, где в светлом подвальном помещении под сводами оказалась квартира Александра Ивановича.
Он лежал в полковом мундире на составленных посреди комнаты столах. Его сыновья, служившие уже на сверхсрочной службе, один – трубачом, другой – писарем, третий – портным, горько плакали.
Я никак не мог предполагать того, что произошло в ближайшие часы. К полковым воротам подъезжали роскошные сани и кареты, из которых выходили нарядные элегантные дамы в мехах и солидные господа в цилиндрах; все они пробирались к подвалу, где лежало тело Александра Ивановича. Оказалось – и это никому из нас не могло прийти в голову,– что фельдфебель Ошанский много лет стоял во главе петербургской еврейской общины. На следующее утро состоялся вынос тела, для чего мне было поручено организовать церемонию в большом полковом манеже. К полудню манеж принял необычайный вид. Кроме всего еврейского Петербурга сюда съехались не только все наличные офицеры полка, но и многие старые кавалергарды во главе со всеми бывшими командирами полка. В числе последних был и мой отец, состоявший тогда уже членом Государственного Совета.
Воинский устав требовал, чтобы на похоронах всякого военнослужащего, независимо от чина и звания, военные присутствовали в полной парадной форме, и поэтому всем пришлось надеть белые колеты, ленты, ордена и каски с орлами. У гроба Александра Ивановича аристократический военный мир перемешался с еврейским торговым и финансовым, а гвардейские солдаты – со скромными ремесленниками-евреями.
После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка, а на улице отдавал воинские почести почетный взвод под командой вахмистра – как равного по званию с покойным – при хоре полковых трубачей. Таков был торжественный финал старой истории о дымивших печах».
И, наконец, необходимо отметить следующее обстоятельство. Евреи, призванные рекрутами в русскую армию, зачастую служили не пределов «черты оседлости», то есть в таких местах, где, зачастую, только они и составляли еврейское население. Кроме того, выходя в отставку, эти люди и их потомки, согласно законам Российской империи, получали право жительства по всей ее территории, в том числе и вне «черты оседлости». В еврейской среде это статусное исключение вплоть до 1917 года называлось «николаевские солдаты» – в ряде мест именно они и составляли подавляющее большинство еврейского населения. Так, например, сложилась довольно значительная еврейская община Финляндии.
Лев Усыскин

polit.ru