Читальный зал

Выставку о своей жизни Анни Лейбовиц представила лично. Фото Кирилла Лебедева

Дар постановки и наблюдений

Москва стала очередным пунктом в международном маршруте выставки «Анни Лейбовиц. Жизнь фотографа. 1990 – 2005». В Музее личных коллекций представлена подборка из двух сотен кадров, отобранных знаменитым автором для одноименного альбома. Заказные фотографии для журналов перемежаются с личным архивом – это и есть изюминка, придавшая проекту неожиданное, порой шокирующее звучание.
Имя американки Анни Лейбовиц десятки лет на слуху; ее почитают как одного из величайших фотографов. При этом никого не смущает, что главное ее поприще – это портреты для глянцевых журналов (она начинала в 1970-е со съемок для Rolling Stone, потом сотрудничала с Vanity Fair и Vogue). Истинный фотографический класс вроде бы выявляется в работе над репортажем, а Лейбовиц в этом жанре никогда не специализировалась. Однако ее профессиональный класс сомнений не вызывает – хотя бы по той причине, что постановочные портреты в ее исполнении всегда кажутся едва ли не более естественными, чем фрагменты неприглаженной реальности.
Что не означает, разумеется, будто фотографическая гранд-дама не пользуется приемами гламурной режиссуры.
Самый, пожалуй, известный ее кадр, где полностью раздетый Джон Леннон припадает к облаченной во все черное Йоко Оно, – образец как раз «ролевой игры», сочиненной ради поддержания легенды об отношениях в этой паре (другое дело, что мизансцена вдруг обрела незапланированный мистический смысл: всего через несколько часов после фотосессии Леннон погиб от пули, став легендой уже в буквальном значении слова). Да и в случаях с портретами многих других селебритиз Лейбовиц была не прочь придумывать какую-то сюжетную интригу. Однако талант ее состоит все-таки в другом. Косвенно она сама дала характеристику своему дару, будто бы уничижительно сравнив себя с Ричардом Аведоном: «Гениальность Аведона заключалась в том, что он умел великолепно находить общий язык. Он умел раскрывать человека. А я только наблюдаю». В этом «только наблюдении», надо полагать, и скрывается ее органическая особенность как фотографа.
Портретов разного рода знаменитостей – от чопорной королевы Елизаветы до взлохмаченной Патти Смит, от буйного Мика Джаггера до застегнутого на все пуговицы генерала Колина Пауэлла, – хватает и на нынешней выставке.
Но драматургия проекта строится не на подобных снимках – вернее, не только и не столько на них. Годы, вынесенные в заглавие экспозиции, оказались для Лейбовиц отчасти кризисными и даже трагическими, отчасти же небывало счастливыми. Скончался горячо любимый отец, после долгих страданий умерла близкая подруга Сьюзен Зонтаг, зато появились на свет сначала дочь Сара (маме в ту пору перевалило за 50), а через три года двойня – уже от суррогатной матери. Как правило, личные переживания фотографа остаются за рамками профессии, но Лейбовиц решила перешагнуть через табу. Под лозунгом «У меня только одна жизнь, и все мои фотографии – личные и сделанные по заданию – часть этой жизни» она скомбинировала свой очередной альбом именно из названных компонентов. Нашлись те, кто идею по разным причинам не одобрил. Например, писатель Дэвид Рифф, сын Сьюзен Зонтаг, счел оскорбительной публикацию снимков своей покойной матери, сделанных в морге. А кому-то показалось, что неуместно включать в «отчет о проделанной работе» семейные хроники – с отдыхом на пляже, с кухонными заботами перед юбилеем матери, с младенцами на коленках у родственников, с исхудавшим отцом на смертном одре. Однако поклонников у альбома обнаружилось куда больше, чем недовольных, и на базе издания была сформирована выставка, уже пять лет путешествующая по свету. После Нью-Йорка, Сан-Франциско, Сиднея, Лондона, Вены и Петербурга она добралась и до Москвы.
Выступая на пресс-конференции, Лейбовиц говорила о том, что с тех пор, как она занималась составлением этого альбома, в ней самой многое изменилось.
Сегодня она бы выбрала иные снимки и даже иные сюжетные линии – но мысль о новейшей редакции ей совершенно чужда. Пусть все остается так, как было на момент принятия былых решений.
Тогда, больше пяти лет назад, она испытала уверенность, что выбранный сценарий – единственно возможный, приняв во внимание совокупность своих чувств и эмоций: «Мне показалось, что там есть некая история». И вот эта история перед московской публикой. Здесь два лейтмотива, уже упомянутых, – ретроспективный обзор отношений с Зонтаг и семейные радости-скорби. Все это на фоне вереницы заказных портретов: Мик Джагер, Леонардо ди Каприо, Скарлетт Йоханссон, Джим Керри, Синди Кроуфорд, Барак и Мишель Обама с детишками...
Но встречаются и ответвления от концептуальной схемы, например величественные и пустынные пейзажи, снятые в Иордании или в американских природных заповедниках. Найдутся и репортажные эпизоды (как мы помним, Лейбовиц этот жанр не свойствен, и все же...). Лежащий на дороге велосипед (авторская аннотация гласит: «Эта фотография была сделана сразу после того, как мальчик, ехавший на велосипеде, был смертельно ранен выстрелом из миномета и упал прямо перед нашим автомобилем. Я ехала на съемки Мисс Сараево. Мы положили его в машину и отправили в больницу, но по дороге он скончался») или забрызганные кровью стены (снимок озаглавлен «Следы зверского убийства школьников и сельских жителей в Руанде») очутились в альбоме и на выставке явно не просто так, не для разнообразия. Соединив гламур с трагедией, помпезность с обыденностью, а природу с урбанистической суетой, Лейбовиц словно дает понять, насколько все в мире взаимосвязано. Часто непредсказуемо взаимосвязано. И «жизнь фотографа» посвящена именно тому, чтобы проводить кратчайшие линии между зримым и умопостигаемым. Жанр не столь важен.
Велимир Мойст

gazeta.ru