Читальный зал

Козлы обучения

В 1981 году советский литератор Феликс Светов, сын первого декана истфака МГУ Григория (Цви) Самойловича Фридлянда, ставшего в 1937 году очередной жертвой внутрипартийного террора, написал в своих мемуарах такие строки:
... «Новый мир» никогда не считал себя органом либеральным, его редакторы с презрением относились к либералам преуспевающим и поощряемым начальством, легко зарабатывающим свои деньги, не залезая при этом в чужой карман. Можно предложить такое определение либерала, как у нас его понимают: милый порядочный человек, с ним не зазорно встретиться, поболтать, выпить; с ним можно говорить на любую, самую острую тему, хотя порой замечаешь легкое смущение в глазах и чисто светское нетерпеливое желание поскорей перейти к выпивке или всегда приятному разговору о женщинах; он не только благополучен, он живет, по нашим меркам, роскошно, виртуозно извлекая из государственного бесхозяйствования, неумения считать все, что он хочет. В чем его либерализм? – во внешнем лоске, хороших манерах, некоей эрудиции (что производит впечатление рядом с откровенным невежеством и тупостью администрации и ее художественного окружения), в четком (кожей!) понимании, что сегодня позволено, и в связи с этим в способности балансировать на краю; в умении пощекотать нервишки разрешенной остротой. И при всем этом люди широкие, талантливые, добрые (если доброта не способна пошатнуть их благополучия, завоеванного не так просто)... Либералы никогда не вступали в серьезный конфликт с начальством, их смелость была не просто разрешенной, но утвержденной в инстанциях, вчерашней». Тремя десятилетиями позже его дочь, журналистка Зоя Светова, опираясь на «либерала преуспевающего и поощряемого начальством», инициировала общественную кампанию, мягко говоря, неоднозначно воспринятую не только теми, против кого она была направлена, но и многими из людей, вполне разделяющих либеральное мировоззрение.
Профессора истфака МГУ Александр Вдовин и Александр Барсенков уже много лет трудятся на ниве пропаганды русского этнонационализма. Особенно активен в этом отношении первый. Мне он известен уже многие годы как плодовитый автор, оправдывающий сталинские преступления и дискриминацию различных групп «нерусских» в СССР путем откровенных манипуляций статистикой, передержек и использования сомнительных цитат. А также я его знаю как человека, который последние семь лет абзацами переписывает в своих сочинениях фактуру из моей книги «Русская партия: движение русских националистов в СССР» – как правило, без ссылки на источник. В европейских университетах такие люди, как Вдовин и Барсенков, долго бы не задержались. Их методы аргументации по меньшей мере несостоятельны в профессиональном плане. Их «компиляции» чужих текстов сомнительны с этической точки зрения. Их ксенофобия неприемлема. И оправдание сталинского тоталитаризма для современного европейского сознания так же отвратительно, как оправдание нацизма. Извините, но трупы пахнут.
Но и с точки зрения академического сообщества в России такого историка, как Вдовин, который несет главную ответственность за возмутившую общественность «националистическую» часть учебника, просто не существует. Из списка его публикаций видно, что профессор МГУ, специалист по актуальнейшим вопросам современной истории за последние два десятилетия не опубликовал ни одной статьи в сколько-нибудь приличном российском академическом издании. Зато есть пара публикаций в «Нашем современнике» и каких-то малоизвестных внутриуниверситетских журнальчиках и никем не читаемых сборниках, издающихся для отчета перед спонсорами конференции. Про публикации на иностранных языках и говорить нечего. Как историк Вдовин не работает напрямую ни с архивными документами, ни с другими видами источников, а перелагает чужие находки на свой лад. А значит, он, собственно, не историк, а в лучшем случае популяризатор.
Однако в России много и других русских националистов и антисемитов (а также нелюбителей чеченцев, французов арабского происхождения и американцев), занимающих профессорские должности в университетах, готовящих себе учеников и заполняющих книжные магазины сотнями псевдоучебников по истории, социологии, философии. Например, на соседнем с историческим философском факультете МГУ в штатных сотрудниках ходит популярный церковный ксенофоб Андрей Кураев. Довольно известное кураевское сочинение «Как делаются антисемитом» мало чем отличается от вдовинских изысканий. На социологическом факультете МГУ профессором и заведующим кафедрой подвизается идеолог современного российского неонацизма Александр Дугин. Впрочем, в провинциальных российских университетах можно найти сотни, если не тысячи профессоров, которые излагают нечто такое, на фоне чего и Вдовин с Дугиным покажутся образованными людьми.
И что? Все эти люди давно научились облекать свои убеждения в легальный формат, который заведомо исключает реальную почву для обвинений в экстремизме. К погромам же они прямо не призывают, а вопрос о трактовке «возбуждения ненависти» к социальной группе сразу после принятия закона об экстремизме стал в России вопросом политическим. Что скажут следственные органы экспертам (многие из которых из тех же университетов и академических заведений), то те и напишут. Захочет суд (по приказу своего начальства) принять их точку зрения во внимание – примет, не захочет – не примет.
Так что у меня по мере чтения постоянно попадавшихся за последние две недели материалов по «делу» Вдовина–Барсенкова возникли следующие вопросы.
Искренне ли организаторы этой кампании убеждены в том, что любой антисемитизм и вообще любая ксенофобия есть экстремизм? Почему она приобрела подобный размах – с обсуждениями в Общественной палате и даже в обычно мало интересующейся подобными историями правительственной «Российской газете»? Случайно или нет, что она совпала с массированным и энергичным наездом прокуратуры на все реально действующие правозащитные организации, ибо последние два года правильные, все более либеральные слова с телеэкрана оборачиваются все большим зажимом демократических институтов на практике?
Какой смысл, имея за плечами недавно проигранное дело Сахаровского центра, проблемы которого, напомню, начались с того, что он подал (абсолютно обоснованно) заявление на погромщиков, играть с прокуратурой в те же игры? Тем более кому в данном случае угрожали Вдовин с Барсенковым? Более ли они опасны для общества, чем такие известные антисемиты, как Александр Проханов и Максим Шевченко – постоянные гости «Эха Москвы», выступившего одним из главных рупоров кампании против учебного пособия? Разве Удальцов и Лимонов, с которыми Людмила Алексеева (подписавшая письмо в защиту Сванидзе, о котором далее) участвует в митингах протеста, меньше склонны отрицать сталинские преступления, чем Вдовин?
Обращали ли инициаторы кампании внимание на то, что в любом книжном магазине исторический раздел на 80-90% заполнен литературой, ничем не отличающейся от писаний упомянутых авторов? Не возникало ли у них каких-либо мыслей по поводу изменения этой ситуации в принципе? И твердо ли они были уверены, что кампания против Вдовина и Барсенкова приведет к их увольнению из университета, а даже если они будут уволены, это улучшит ситуацию на истфаке МГУ, который, равно как и университет в целом, давно уже имеет в профессиональном кругу славу «политически консервативного» учреждения?
Подобные вопросы возникали явно не у меня одного. Например, известный среди интересующихся советской историей блогер davnym_davno, прокомментировал эту кампанию так:
Знаете ли, учебную литературу нужно оценивать прежде всего с точки зрения пользы от нее в учебном процессе. В этом плане книга – дрянь, но плохих учебников сейчас полно, наверное можно найти и еще хуже. Если оценивать просто как книгу по истории – то можно и по цитатам, и в этом плане претензии к авторам могут и должны быть высказаны. Пока Светова писала рецензию в еженедельнике, а Голубовский с Карацубой выступали по радио - все было в порядке вещей. А когда Сванидзе затеял слушания в полугосударственном органе, то единственным последствием стала бесплатная пиар-кампания, сделавшая эту книженцию Камасутрой местных шовинистов. Для Общ. палаты было бы нормально провести слушания по проблеме университетских учебников по истории России после 1917 года. Если бы в ходе такого обсуждения была бы дана оценка в том числе и этого учебника, все было бы в порядке вещей. И это одна из самых взвешенных оценок из уст людей, по убеждениям далеких от русского национализма. Такой интернет-бури по поводу околоисторической дискуссии и претензий к статусным либералам я, честно говоря, не встречал уже давно.
К середине сентября кампании стало явно не хватать общественной поддержки. Тогда в бой была брошена старая гвардия. Письмо «Учебники не должны сеять ненависть», организованное немолодыми правозащитниками, забывшими в нем о чеченцах и сосредоточившимися на антисемитизме, посмешило читающую публику (см., например, реплику экономиста Бориса Львина) давно забытыми эпитетами, вольным, в духе оппонента, обращением с историческими фактами и неумением уличить оного в экстремизме хотя бы одной цитатой.
Все мы знаем, что самый разнузданный антисемитизм играл центральную роль в пропаганде ультраправого направления в белом движении, а затем и у гитлеровцев и их пособников. Излюбленным тезисом антисоветского антисемитизма был маниакальный подсчет доли евреев в советской элите. Результатом стали чудовищные по масштабам преступления белогвардейцев и особенно гитлеровцев и пронацистских коллаборационистов. В послевоенные годы эстафету госантисемитизма подхватили сталинисты... Сегодня против сторонников демократический системы одновременно выступают и сталинисты, и те, кто выступает с ультранационалистических, черносотенных, а также «власовских» позиций. В учебнике Барсенкова и Вдовина нашли свое отражение доводы всех этих антидемократических направлений, он объединил апологию и социальных, и национальных преследований.
Но главное для меня в том, что и своим обращением к прокурору, а также к страшному чеченскому дяде, которого еще недавно они же называли убийцей и бандитом (Сванидзе признал, что послал ему учебное пособие Вдовина с отчеркнутыми «криминальными» строками), и своим интеллектуальным уровнем кампания не просто дискредитирует идею общественного контроля за сферой образования, но и забалтывает реально существующие проблемы.
Стиль организованной Световой, Голубовским и Сванидзе кампании и особенно письмо в ее поддержку наглядно демонстрируют печальную истину. Советские статусные либералы, дети из семей советской номенклатуры, столь много полезного сделавшие в перестройку, в своем понимании как нынешних процессов, так и истории России остались буквально в прошлом веке. Это в 1970-е годы, когда мало кому ныне известная левая коммунистка Раиса Лерт воевала в подобной тональности в самиздате с полузабытым антисемитом и сталинистом Станиславом Куняевым, можно было надеяться на то, что к письму общественников прислушаются где-то в отделе культуры ЦК или что передача про чьи-то грехи по Центральному телевидению послужит основанием для «оргвыводов». Аппаратчики старались игнорировать жалобы, беспрерывно поступающие к ним с обеих сторон – и от либералов и от антисемитов, однако если власть все же вставала в какой-то ситуации на сторону одной из группировок интеллигенции, то постановление Секретариата ЦК приводило к далеко идущим последствиям для всей страны.
А что сейчас? Запретят пособие Вдовина – оно выйдет под другим названием, уволят его – придет на его место такой же, из молодых и резвых учеников Дугина, а он сам найдет себе место в другом вузе. Да еще, придя в себя, будет втайне благодарен Сванидзе за рекламу, многократно увеличившую тиражи его занудных писаний.
Да, в российской системе образования немало откровенных ксенофобов, и это проблема. Но путь к ее решению лежит в совершенно иной области и нуждается в системном подходе, а не в публичной расправе над попавшимся под руку козлом отпущения.
Отечественные либералы в последние двадцать лет проиграли борьбу за университеты. В отличие от Восточной Европы, где общественность и власть поняли, что борозда, по которой могут тащиться старые кони, не нужна в принципе и что в гуманитарной сфере, особенно в таких идеологизированных дисциплинах, как история, социология и философия, ставка должна делаться на молодых. Поэтому там после крушения советского блока не только отправили на досрочную пенсию всех, кому было за сорок, но и обеспечили подготовку нового поколения специалистов. Специально созданные для этого и переделанные старые академические центры и издательства с помощью иностранных экспертов и методик скоро удовлетворили потребность и в новых преподавателях, и в учебной литературе.
В России ситуация была обратная. Ельцин, Гайдар, Черномырдин проблемами образования (как и многими другими) не интересовались вовсе, и официальные зарплаты преподавателей вузов более чем на десятилетие опустились ниже прожиточного минимума. Некогда молодые и перспективные перестроечные кандидаты наук с историческим образованием, как, например те же участвовавшие в обличении Вдовина Николай Сванидзе, Ирина Карацуба, Никита Соколов, Анатолий Голубовский, вместо переобучения и повышения квалификации, а затем руководства кафедрами и факультетами пошли в хлебную журналистику. И безнадежно деградировали профессионально, что, впрочем, не мешает им, «в девичестве» специалистам главным образом по средневековью и ХIX веку, учить публику пониманию советского периода.
Например, Анатолий Голубовский, выпускник истфака МГУ, много лет работавший начальником в ВГТРК, а сейчас проявивший неожиданную активность в деле Вдовина–Барсенко, не готов мириться и с деятельностью ведущего специалиста по сталинской антиеврейской политике Геннадия Костырченко – хотя только благодаря фундаментальным работам последнего мы и знаем об основных этапах и динамике этой политики. Голубовскому, как можно понять из его путаного выступления, не понравилось, что Костырченко, проделавший огромную работу в архивах, воспроизвел в своих книгах цитаты из документов отделов ЦК ВКП(б), которые доказывали скоординированный характер сокращения числа евреев в определенных сферах общественно-политической жизни в 1940-е годы (предварительно евреев, конечно, подсчитали). Но Голубовский самих книг, видимо, не читал (во всяком случае, название одной книги Костырченко искажено им до неузнаваемости), а пользовался вдовинским пересказом. Поэтому слушателям статусно-либерального «Эха Москвы» было сообщено следующее (воспроизвожу без редактуры цитату с сайта радиостанции):
А. Голубовский: Абсолютно, такого рода подсчеты можно встретить, во-первых, во всякого рода антисемитской литературе, но и не только, во всякого рода юдофитской литературе, если можно так сказать, такого рода подсчеты тоже можно встретить. Например, в книге Кастырченко «Сталин и антисемитизм», которая получила все возможные сионистские премии, и там действительно очень много такого рода подсчетов. Впрочем, после выступлений Проханова и Шевченко слушатели «сионистским премиям» уже, наверное, и не удивились.
Так что пока большая когорта молодых перестроечных историков превращалась в успешных журналистов (а в этом списке могут оказаться еще десятки не засветившихся в этом конфликте), университеты и академические учреждения остались не просто с тем же составом нищих и потому злых ученых, что работали еще под общим руководством отдела науки ЦК. Они на много лет стали прибежищем для старой номенклатуры, переселившейся прибавки к пенсии ради в стены институтов РАН прямо со Старой площади. Теперь большая часть российской академической и старой университетской науки, во всяком случае в области исследования советского общества, интеллектуально попросту мертва и неспособна породить вообще ничего нового кроме вдовинского пособия. Там сидят давно перешедшие пенсионный порог советские ученые, никогда в жизни не выезжавшие за рубеж, привыкшие оперировать терминами эпохи Михаила Суслова и Сергея Трапезникова, по двадцать лет не читавшие никакой актуальной научной литературы. Там системные проблемы, которые не решаются поисками конкретного врага или тем более конкретного учебника. Меж тем историческая наука, во всяком случае изучающая советский период, в современной России весьма активно развивается, но преимущественно за рамками этих учреждений, игнорируя их существование. Именно потому никто из серьезных исследователей советского периода не полез обвинять Вдовина. На каждый чих не наздравствуешься.
Но сейчас благодаря статусным либералам мы обсуждаем казус Вдовина с Барсенковым, вместо того чтобы получать ответы на вопросы о том, когда же какой-нибудь даже не факультет, а кафедру МГУ или вновь создающегося федерального университета возглавит наконец выбранный в результате реального конкурса иностранный профессор и поставит там образование на современный лад.
Когда войдет в норму, что студент может проводить семестр в университете за границей, а аспирант выбирать, где он проведет положенный ему год заграничной стажировки – в Штатах или Франции? И как сделать так, чтобы ему для этого не надо было платить взятки в своем же вузе?
С какой это радости МГУ и СПбГУ получили особый статус в рамках российской системы образования, и как они им намерены пользоваться в гуманитарной сфере?
Когда наконец начнется реальная переподготовка преподавателей гуманитарных вузов страны, чтобы они знали не только Бердяева, Ильина и Дугина, но и еще что-то, более близкое к современным стандартам образования?
Почему в России каждый вуз пишет учебное пособие, а то и учебник по общему для всех вузов страны курсу? Не потому ли, что его авторы (и не только в МГУ), факультет, университет заинтересованы в том материально? И не видны ли в том признаки коррупции?
До каких пор будет закрыта большая часть документов центральных советских органов 1950–1980-х годов? И почему их раскрытие у нас зависит реально только от ФСБ?
Почему в такой нищете находятся федеральные архивы и библиотеки?
А еще – чем занимается президентская Комиссия по фальсификации истории, в которую входит статусный либерал Сванидзе, кроме того что поддерживает пропагандиста Александра Дюкова в его изысканиях на тему коллективной вины прибалтов и украинцев в сопротивлении очередной волне советского вторжения? И не пора ли, собственно, ее прикрыть за ненадобностью?
Николай Митрохин

grani.ru