Читальный зал

«В здание ООН можно было войти без пропуска»

Ежегодно 24 октября мировое сообщество отмечает День Организации Объединенных Наций. В этот день в 1945 году вступил в силу Устав ООН, подписанный на тот момент представителями 51 государства, в том числе Советским Союзом. Вот уже 65 лет ООН, несмотря на критику в недемократичности, раздутости штатов и неспособности быстро реагировать на угрозы, продолжает играть важную роль в укреплении мира и развитии сотрудничества между государствами. О том, как начинала ООН свою деятельность, «Времени новостей» рассказал один из первых советских международных чиновников Дмитрий Сафонов. Его день рождения тоже приходится на октябрь, 12-го числа ему должен исполниться 101 год.
— Дмитрий Федорович, как получилось, что вас, инженера, в 1945 году направили на работу в МИД?
– Такое после войны случалось. Будущий посол СССР в США, выдающийся дипломат Анатолий Добрынин тоже пришел в МИД в первые послевоенные годы с авиационного производства, а я – с артиллерийского. США имели атомное оружие, эта тема постоянно звучала на международных форумах. Поэтому в МИД приглашались технически грамотные люди, демобилизованные офицеры. А я окончил в 1941 году Московское высшее техническое училище имени Баумана. Когда мне сделали предложение стать дипломатом, мне уже было 36 лет, и я долго размышлял, прежде чем дал согласие. Кадровик в Министерстве вооружения СССР (головное министерство ракетостроительного комплекса. – Ред.) сказал, что «если что-то не заладится, всегда можешь вернуться».
— Вы сомневались в своих дипломатических способностях?
— Не просто сомневался, а страх был. Но за год пребывания в МИДе освоил разговорный английский. И когда мне предложили в 1946 году поехать на работу в ООН, отступать уже было поздно.
– А почему такая срочность, ведь можно было еще набраться опыта в центральном аппарате МИДа?
— В это время шло формирование штата секретариата ООН. Они нам выделили квоту, около 40 человек. А МИД тянул, тогда нам заявили, что отдадут квоту другим странам. Вот тут нас около десяти сотрудников в срочном порядке и направили, честно скажу, «сырых».
— Какие-то инструкции дали?
— Никаких. Если не считать указания обмундироваться в ателье на Кузнецком мосту. Тогда там шили костюмы для всех выезжающих за рубеж дипломатов. Когда я его надел, то выглядел как борец – широченные брюки, пиджак с подкладками. В Нью-Йорке на меня в этом костюме прохожие оглядывались, уже пошла мода на узкие брюки.

«Давид Бен-Гурион говорил тихим голосом»
— А как вас встретили в ООН?
— Секретариат тогда размещался в 45 км от Нью-Йорка в местечке, носившем название Озеро Успеха. Я туда с трудом добрался, плохо понимал американцев, объяснявших мне дорогу. Секретариат находился в здании фабричного типа. Там собирались во время войны делать авиационные приборы. Войти можно было без пропуска. Я нашел отдел кадров, там сидел индус, и мы с ним прекрасно понимали друг друга. Вот тогда у меня впервые пропал языковой страх. Тот кадровик направил меня в департамент общественной информации заведующим русской радиосекцией. Таких секций было пять: английская, французская, испанская, русская и китайская – по числу признанных в ООН языков. Их задача – информировать мировую общественность о работе ООН.
— И сколько получал тогда международный чиновник ООН?
— Намного больше, чем руководящие сотрудники советского постоянного представительства. Они не скрывали свою зависть. Я получал тогда огромные деньги – 8 тыс. долл. в год. Мы ведь приехали из разрушенной войной страны, люди экономили на всем, чтобы за период загранкомандировки купить как можно больше товаров. Доходило до того, что от этой экономии люди падали в голодные обмороки. Было специальное разбирательство по этому вопросу. Многие наши сотрудники российско-американского торгового общества «Амторг» от недоедания болели дистрофией. Большинство из них срочно откомандировали на родину.
— А что представляла собой ООН? — Это была очень динамичная организация. Перед ней после войны стояло множество серьезных задач. Своей судьбы ожидали десятки колоний, подмандатных территорий, миллионы евреев, разбросанных по всему свету, миллионы перемещенных лиц, оказавшихся вне родины. Надеялись, что ООН покончит с войнами, с голодом и нищетой. Молодые государства стремились укрепить свои позиции. В секретариате можно было встретить президентов, монархов, министров иностранных дел, видных политиков. На сессии Генассамблеи съезжались представители более полусотни стран.
— И ваша задача была рассказать обо всех этих проблемах в эфире слушателям в Советском Союзе? — Я рьяно взялся за эту работу. Одно из первых интервью было с Давидом Бен-Гурионом о перспективах создания государства Израиль (один из отцов-основателей и первый его премьер-министр. – Ред.). Мы тогда оказывали этому вопросу политическую поддержку. Бен-Гурион говорил тихим голосом, как учитель, уверенный в своей правоте. В интервью он сказал, что СССР занимает второе место после США по численности еврейского населения и предложил разрешить выехать советским евреям в Палестину.
После его выступления меня пригласил помощник генерального секретаря ООН Аркадий Соболев и спросил, а с кем я согласовал выступление. Я сказал, что ни с кем. После того разговора я понял, что хотя я и международный чиновник и подчиняюсь своему руководителю-канадцу, но должен каждый свой шаг согласовывать с нашими представителями.

«После интервью с Эйнштейном были неприятности»
— Получается, что шеф ооновского департамента может ставить задачу, а советские коллеги не дают свое добро?
— Мы в своей секции были достаточно самостоятельны и нередко действовали на свой страх и риск. Но я никак не ожидал, что интервью с великим физиком Альбертом Эйнштейном также будет иметь для меня неприятные последствия. Тогда активно обсуждался «план Баруха» (Бернард Барух – представитель США в комиссии ООН по атомной энергии. – Ред.). Речь шла о запрете ядерного оружия и контроле в сфере ядерных исследований. Тема была актуальной и дебатировалась в ООН.
Эйнштейн тогда сказал, что человеческая цивилизация может быть уничтожена в считанные дни, и предлагал не допустить гонки ядерных вооружений. После передачи с этим интервью постоянному представителю СССР при ООН Андрею Громыко позвонили из Москвы, а он о беседе с Эйнштейном ничего не знал. Но наученный предыдущим опытом, я информировал его коллег заранее. Главное же не в этом. Я хорошо помню, как во время беседы подумал, почему природа так одаривает гениальностью одних, а других – нет. Наверное, завидовал, ведь я же «технарь» по образованию и его теорию относительности прекрасно понимал.
— Вы упомянули Андрея Громыко. Как к советскому представителю относились в ООН? — Андрей Громыко оратором не был. Говорил медленно, с большими паузами, но его тексты были всегда логичны, убедительны. Его уважали. Журналистов вниманием не баловал, они ему дали прозвище Никаких Комментариев. Он так всегда им отвечал. А Мистер Нет было прозвищем Вячеслава Молотова, министра иностранных дел СССР. Он слегка заикался, голос был тихий. На компромиссы шел с трудом. Прекрасным оратором был его первый заместитель Андрей Вышинский. Очень эмоциональный человек, когда говорил, у него даже, как у волка, волосы на затылке поднимались. Этот в выражениях не стеснялся.
— Например?
— Однажды он резко критиковал делегата Ирака, который выступал против создания еврейского государства в Палестине. И Вышинский, обращаясь к нему, заявил: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней». Перевод был дословный, зал зашелся от хохота. А вообще на выступления советских представителей приходили все. Пустели бары и буфеты, даже официантки стояли в проходах и слушали. Мы разгромили фашизм, и нас уважали, к нам прислушивались. Это было уважение с примесью страха.

Как Белоруссия проголосовала против СССР
— А при голосовании наши предложения поддерживали?
— За предложения СССР всегда голосовали делегаты Белорусской ССР и Украинской ССР, являвшихся членами ООН. Нас поддерживали также Польша, Чехословакия и Югославия. А вот Болгария, Венгрия и Румыния еще не были приняты в ООН. Приходилось искать поддержки у стран третьего мира. Мы ее нередко получали.
— Но ведь известен случай, когда Белоруссия проголосовала против?
— Было такое. Их представитель объяснил, что сделал это ошибочно, не разобрался. А вот когда против проголосовал чехословацкий делегат, было разбирательство. Громыко поинтересовался у него, чем объяснить такой шаг. Ответ был анекдотичен: «Ваш товарищ почесал за ухом, а мы подумали, что он голосует, и присоединились». Нашему представителю было сделано замечание, чтобы он в будущем в такие ответственные моменты не вводил никого в заблуждение.
— Как долго вы проработали в секретариате ООН?
— Летом 1948 года поехал в отпуск в Москву. Явился в ЦК КПСС уплатить партийные взносы. Там со мной провели несколько бесед, из которых я понял, что на меня пришел компромат. Мне инкриминировали общение с иностранцами не только по службе, но и в домашней обстановке. А ведь я был международным чиновником, в нашей секции работали и граждане США. Все мои аргументы были как об стенку горох. Меня собирались отчислить из МИДа, но оставили. И только спустя семь лет я снова выехал за рубеж, в советское посольство в Лондоне.
— Вы не жалели, что стали дипломатом? — Нет. Дипломатическая карьера все же сложилась. После Великобритании был послом СССР в Уганде, затем возглавлял 3-й Африканский отдел МИДа. В 1977 году ушел в отставку после должности посла в Либерии. Оптимизма я в любом случае не терял никогда за все годы своей долгой жизни.
Борис Каймаков

vremya.ru