Продолжение. См.: Постановка вопроса (Ч.1), Контекст: Майдан (Ч.2).

Вопрос, какие политические группы в современной Украине могут быть названы национал-радикальными (праворадикальными, ультранационалистическими), не имеет однозначного ответа. Во-первых, в украинской политике не существует очевидной границы между умеренным национал-демократическим лагерем и радикальными партиями и движениями. Политические программы зачастую носят столь формальный характер, что не дают возможность провести однозначное разделение.
В специфической постсоветской украинской партийной системе в целом существует некоторая проблема поиска адекватного определения для идеологии той или иной политической силы – как по шкале «правые – левые», так и в рамках любой другой принятой в политической науке классификации. В основном, украинские политические проекты не имеют ярко выраженного и четко артикулированного идеологического «профиля» и, как отмечалось выше, нередко носят характер лоббистского представительства экономических интересов той или иной финансово-промышленной группы. Идеология не определяет политическое поведение подобных партий. Она только служит внешним баннером, призванным, при поддержке массированной прямой и косвенной рекламы (а часто и административного ресурса), обеспечить достаточную электоральную поддержку. Собственно, характерным примером в этом смысле является ставшая поводом для Майдана история с отказом Партии регионов от ранее провозглашенного курса на евроинтеграцию. В этих условиях политическая программа воспринимается либо как чисто формальный документ, необходимый для регистрации, либо как площадка для безответственных популистских обещаний. Что же говорить о предвыборной агитации, часто содержащей максимум обещаний избирателю с минимумом конкретизации относительно механизмов достижения грядущего царства изобилия? Кроме того, с учетом регионального разброса в ценностях и ожиданиях украинских граждан крупные политические силы, претендующие на широкую поддержку, в значительной степени цинично варьируют свою пропаганду по вопросам, имеющим неоднозначную трактовку, в зависимости от региона, либо же старательно избегают конкретизации позиции по этим вопросам.
Эти особенности украинского политического контекста затрудняют однозначное определение предмета исследования.
Например, довольно интересные результаты дает анализ программ кандидатов в президенты на прошедших выборах. Официальная предвыборная программа лидера демонизированного в СМИ «Правого сектора» Дмитрия Яроша за исключением ситуативных пунктов, связанных с противодействием российской политике в Украине (таких, например, как «уничтожение российской агентурной сети на территории Украины, ликвидация всех проявлений сепаратизма» или «запрет трансляции антиукраинских СМИ»), не содержит никаких специфических праворадикальных или ультранационалистических идей. Более того, программа Д. Яроша скорее отражает вполне либеральное мировоззрение³⁷. А вот программа никак не проявившего себя во время протестов Василия Куйбеды, председателя относительно умеренно националистической консервативной партии Народный Рух Украины, содержит больше тезисов, традиционно присущих национал-радикалам (таких как «объединение нации вокруг украинских духовных ценностей» или «воспитание сознательного украинского гражданина»), оперирует такими типично ультраправыми конструктами, как «пятая колонна», «антиукраинский режим», «антигосударственные политические силы»³⁸. Наиболее же радикальная риторика содержится в программе Олега Ляшко, которого до начала этой избирательной кампании никто не относил к националистическому лагерю (по многим параметрам – безудержный популизм, скандальность и радикальность риторики – этого украинского политика сравнивают с Владимиром Жириновским).
Один из общепринятых признаков правого радикализма – ксенофобия. Риторика, направленная против представителей тех или иных этнических или религиозных групп, представителей ЛГБТ-сообщества и др., фиксируется не у всех правых радикалов, но у большинства. Проблему, однако, представляет тот факт, что на постсоветском пространстве в силу низкой политической культуры представители формально вполне умеренных политических сил или даже левых по идеологии партий, позволяют себе (как правило, без каких бы то ни было дисциплинарных последствий со стороны партийного руководства) ксенофобные высказывания. Так, например, Левко Лукьяненко, бывший диссидент и автор Акта об украинской независимости, принятого Верховной Радой 24 августа 1991 года, ода, неоднократно допускал антисемитские и расистские пассажи³⁹, что не мешало ему два созыва подряд быть народным депутатом от умеренного Блока Юлии Тимошенко. О. Тягныбок был избран в 2002 году в Верховную Раду при поддержке блока Виктора Ющенко «Наша Украина» и вошел в состав парламентской фракции этого объединения, еще будучи представителем Социал-национальной партии Украины. Правда, когда Тягныбок допустил в своем известном выступлении резкие антисемитские высказывания⁴⁰, он был из фракции исключен (что стало уникальным случаем в украинской политической практике).
Поскольку в рамках данной статьи не предполагается разрешение терминологических и классификационных проблем, я предлагаю здесь сугубо ситуативное и оперативное определение термина «радикализм». Для того чтобы не углубляться в терминологические дебри, сразу предложу главный квалификационный признак, представляющийся, на мой взгляд, принципиально важным для определения радикализма: отношение к политическому насилию⁴¹. Я осознаю всю концептуальную уязвимость этого критерия, однако он позволяет ограничить круг организаций, являющихся объектом данного исследования и помогает (что, пожалуй, является наибольшей методологической сложностью) относительно четко разграничить национал-радикалов и умеренные национал-демократические группы.
В данной статье я называю праворадикальными группы, которые в своей пропаганде легитимируют насилие как средство политической борьбы, воспевают (или как минимум оправдывают) исторические случаи политического насилия, призывают к насилию и сами практикуют насилие по отношению к идеологическим противникам или представителям меньшинств либо же в борьбе за власть.
Так, идеология Молодежного националистического конгресса (МНК) мало чем отличается от идеологии «Тризуба» им. С. Бандеры – они основаны на традиционной парадигме Организации украинских националистов (ОУН). Обе организации старательно воспроизводят ритуалы и символы ОУН, как бы архаично они не выглядели в современном политическом контексте. Однако активисты «Тризуба» неоднократно принимали участие в актах насилия на почве ненависти (например, в серии гомофобных нападений в сентябре 2009 года⁴²) и в нападениях на политических оппонентов (например, на коммунистов⁴³), посредством самодельных взрывных устройств уничтожали памятники⁴⁴, а обвинялись⁴⁵ (хотя, может быть, без достаточных оснований⁴⁶) и в более серьезных преступлениях. Активисты МНК на системном уровне и при явной поддержке руководства организации в подобной активности замечены не были. Участие отдельных членов организаций в стычках с политическими оппонентами фиксировалось, однако для меня представляет важность именно системность, «неслучайность» фактора насилия в идеологии и деятельности организации.
Здесь, конечно, следует оговорить специфику общественно-политического контекста в ходе противостояния общества и правоохранительных органов зимой 2013–2014 года. Хотя именно активисты праворадикальных групп начали первое столкновение с милицией, произошедшее по инициативе митингующих 1 декабря 2013 г.ода (которое было следствием жестокого разгона бойцами спецподразделений МВД студентов в ночь на 30 ноября), в основном в противостоянии принимали участие простые граждане самых разных взглядов. В ситуации января-февраля 2014 года, когда милиция и мобилизованные властью «титушки» начали убивать противников режима, в противостоянии приняли участие десятки тысяч людей. Не думаю, что людей, взявшихся за булыжник или даже за «коктейль Молотова», например, вечером 18 февраля, оправдано называть «радикалами» (тем более, имея в виду «национал-радикализм»).
В связи с этим мне представляется уместным подробно рассмотреть роль в протестном движении праворадикальных групп, в достаточной степени проявивших себя в насильственной деятельности до начала Майдана. Если отталкиваться от этого критерия, предметом данной статьи являются такие организации, как «Тризуб», Украинская национальная ассамблея (УНА), Социал-национальная ассамблея (СНА), «Патриот Украины», «С14», «Братство», а также более мелкие группировки, не игравшие самостоятельной роли, но выступавшие в составе ультраправых коалиций – «Белый молот», «Misanthropic division», «Нарния», «Викинги», и др. С точки зрения идеологии, некоторые из этих групп можно назвать неонацистскими в собственном смысле этого слова (СНА, «Патриот Украины», «С14», «Misanthropic division»), некоторые представляют собой скорее относительно умеренный национал-консерватизм («Тризуб»), некоторые, бравируя национал-революционной риторикой, в своей политической деятельности в основном ограничивались отработкой политтехнологических провокационных схем («Братство», в какой-то степени УНА). Роль ксенофобии в идеологии и риторике этих организаций разная: так, «Тризуб» последовательно отвергает этноцентризм, антисемитизм и ксенофобию⁴⁷ (допуская при этом гомофобию), за что подвергается критике со стороны СНА⁴⁸. Идеология «Белого молота», «Патриота Украины» или СНА, в несколько меньшей степени С14, смело может быть названа неонацистской и расистской⁴⁹.
Рядовые члены и даже лидеры этих организаций постоянно действовали в криминальном поле. Так, практически все руководство и ключевые активисты «Патриота Украины» (Андрей Билецкий, Олег Однороженко, Игорь Мосейчук и др.) в 2011–2013 годы либо находились под следствием, либо были осуждены. Это, кстати, способствовало росту их известности и формированию сочувственных настроений со стороны широких оппозиционных кругов. В силу того, что далеко не всегда обстоятельства уголовных дел были однозначными, национал-радикалы воспринимались частью общества как подвергающиеся репрессиям патриоты. Их образ романтизировался или даже героизировался – в этом контексте можно вспомнить дела «сумских патриотов»⁵⁰ или «васильковских террористов». В последнем случае речь идет о лидерах «Патриота Украины» из Василькова Киевской области. Знаковыми в этом деле стали имена Игоря Мосейчука и Сергея Бевза, депутатов Васильковского горсовета. По первоначальной информации правоохранительных органов, они готовились совершить теракт либо в центре Киева, либо в самом Василькове во время народных гуляний по случаю Дня независимости. Позже следствие пришло к версии, что национал-экстремисты собирались взорвать памятник Ленину в одном из городов Киевской области. Следствие и суд длились несколько лет⁵¹. Уже во время протестов, в январе 2014 года, «васильковские террористы» были признаны виновными в подготовке террористического акта и приговорены к длительным срокам лишения свободы. Репрессии затронули и «Тризуб».
Все эти организации или являются парамилитарными сами по себе (активисты «Тризуба» и «Патриота Украины» всегда носили камуфляж, как и значительная часть активистов УНА), или уделяют особое внимание физической подготовке актива и имеют отдельные «военно-спортивные» группы в своем составе. Практически вся деятельность «Тризуба» на протяжении 20 лет сводилась к военно-патриотическому воспитанию молодежи (за счет полного игнорирования собственно политического процесса⁵²). В силу этого именно «Тризуб» оказался лучше всего готов к физическому противостоянию с правоохранительными органами. Кроме того, Д. Ярош еще летом 2013 года сделал совершенно верный прогноз о скором возникновении силового конфликта с властью⁵³. Эти факторы выдвинули ранее совершенно маргинальный и мало кому известный «Тризуб» и созданный на его основе «Правый сектор» на первый план политической жизни, как только ситуация действительно приобрела революционный характер.
Несколько сложнее дело обстоит с Всеукраинским объединением «Свобода», которая к началу протестов уже год как являлось парламентской партией. Руководство партии еще накануне выборов в Верховную Раду в 2012 году начало активную работу по формированию респектабельного имиджа и снижению градуса радикальной риторики. В какой-то степени этот процесс был продолжением идеологической эволюции, начатой О. Тягныбоком еще в 2004 году, когда Социал-национальная партия Украины (СНПУ) стала называться «Свободой». «Ребрендинг» СНПУ сопровождался отказом от символики (ранее ее эмблемой был «волчий крюк»⁵⁴, использовавшийся в символике войск СС и широко известный как неонацистский графический знак в некоторых западноевропейских странах) и роспуском партийного парамилитарного формирования «Патриот Украины»⁵⁵.
Однако активисты организации принимали участие в серии как минимум хулиганских, а то и насильственных гомофобных инцидентов во Львове и Киеве в сентябре 2009 года, или в массовых беспорядках во Львове в мае 2011 года. Похоже, что для «Свободы» эти эпизоды не являются принципиально важными, однако руководство организации одобряет подобную активность, а сам лидер призывал ранее «брать автоматы на шеи» и «бороться против оккупантов», описываемых в этнических терминах. Кроме того, очевидна важная роль ксенофобии в идеологии и пропаганде «Свободы»⁵⁶. Наконец, на региональном уровне «Свобода» активно взаимодействует с практикующими насилие на системном уровне уличными молодежными неонацистскими субкультурными группировками. В Киеве подобная группировка «С14»⁵⁷ (лидер – Евгений Карась) практически выполняла функцию молодежной организации «Свободы», при этом ее участники неоднократно нападали на левых активистов.
В силу указанных факторов я решил включить ВО «Свобода» в список объектов данной статьи.
К событиям Майдана эта партия подошла как первый успешный праворадикальный политический проект за всю историю украинской независимости⁵⁸.
В 2012 году она продемонстрировала хороший результат на парламентских выборах, получив 10,44 % голосов избирателей по партийным спискам. Кроме того, выдвиженцы «Свободы» победили в 12 одномандатных мажоритарных округах. Как минимум одного из «одномандатников» – Юрия Михальчишина – я могу с полным основанием назвать неонацистом⁵⁹. Еще несколько членов фракции – в частности, Ирина Фарион⁶⁰, Игорь Мирошниченко⁶¹ – известны своими ксенофобскими, в том числе антисемитскими высказываниями.
Для понимания масштаба электорального успеха ультраправых следует лишний раз напомнить, что на выборах 2006 и 2007 годов «Свобода» получала поддержку 0,36 % и 0,76 % избирателей. В 2012 году «Свобода» продемонстрировала небывалый для традиционной «западенско-бандеровской» политической партии результат. Особенно это очевидно при анализе регионального аспекта голосования. В Киеве партия получила больше 17 % голосов. Партия уверенно преодолела -пятипроцентный барьер во многих областях Центральной и даже Восточной Украины (например, в Сумской области). Два депутата от партии были избраны в одномандатных округах в левобережной Украине – в Киеве и в Полтавской области. На выборах в местные органы власти в 2010 году, на которых «Свобода» сделала первую серьезную заявку на успех, она только-только неуверенно перешагнула Збруч, проведя своих кандидатов в Хмельницкой и Киевской областях.
Что обусловило успех «Свободы» в 2012 году?
Со своей стороны, партия еще раньше сделала вряд важных шагов – отказалась от неонацистской символики и шокирующего названия, выдвинула из своих рядов ряд ярких спикеров, активно работала на уличном уровне и сформировала демонстрирующую объективно хорошие мобилизационные показатели всеукраинскую активистскую сеть.
Однако представляется, что большую роль сыграли внешние факторы, касающиеся изменений политического контекста в стране в целом.
Во-первых, еще в последние годы президентского срока Виктора Ющенко ощущалось разочарование избирателя в умеренных национал-демократических партиях, погрязших в раздорах и оказавшихся не способными противостоять реваншу сил, которые национально ориентированный избиратель воспринимает как угрожающие его идентичности, культуре и языку. Избиратель, уставший от приевшихся лиц и брендов, которым он доверил страну после «Оранжевой революции», и которые не смогли оправдать его доверия, искал «новое политическое лицо», которое могло бы персонализировать ожидание перемен и улучшения. На этом эффекте был основан взлет Сергея Тигипко и Арсения Яценюка в 2010 году, и партии «УДАР» Виталия Кличко в 2012 году. Часть политических дивидендов от поиска новой силы получил и Олег Тягныбок.
Во-вторых, после победы Януковича на выборах происходила последовательная и, как представляется, со стороны власти сознательная, радикализация в значительной степени искусственного противостояния в обществе по вопросам культуры, языка и идентичности. Политика правительства начиная с 2010 года воспринималась многими украинскими избирателями как антинациональная, особенно в том, что касается, по их мнению, «предательства украинских национальных интересов в пользу России», а также в антиукраинской позиции в культурной политике внутри страны. В этой ситуации радикальная риторика украинских националистов людьми, придерживающимися в целом вполне умеренных взглядов, стала восприниматься как допустимая или даже уместная.
Наконец, представляется, что значительная часть избирателей проголосовало за «Свободу» совсем не из-за ее националистического характера, а просто потому, что партия обладала наиболее полноценным имиджем радикальной оппозиции⁶². В одномандатных округах за ее представителей голосовали не из особой любви к идеологии социал-национализма, а просто потому, что это были согласованные кандидаты от объединенной оппозиции, выдвинутые «Свободой» по квоте согласно договоренности с «Батькивщиной». Некоторым эта партия представлялась эталоном последовательной оппозиционности к действующей власти – на момент выборов 2012 года у многих избирателей еще были сомнения относительно искренности оппозиционной риторики и В. Кличко, и А. Яценюка.

 

Продолжение см. здесь.