Правый сектор и другие

Массовые протестные выступления украинских граждан и приход новой власти в Киеве сопровождались интенсивной и не всегда адекватной информационной кампанией, в рамках которой активисты Майдана, политическая оппозиция и, соответственно, новое правительство, сформировавшееся после победы революции, характеризовались как ультранационалистические, экстремистские и ксенофобские. В этих обстоятельствах и украинским гражданам, и иностранным наблюдателям представляется крайне важным понять, какова же в действительности была роль национал-радикалов в протестной кампании Майдана и последующих событиях. Верно ли, что именно «бандеровцы» составляли критическую массу в рядах протестующих? Можно ли считать победу Майдана успехом ультраправых? Каковы их перспективы в новой украинской политической реальности?

Постановка вопроса
На протяжении первых двух десятилетий новейшей украинской политической истории¹ национал-радикальные партии и движения находились на обочине общественных процессов. Они оказались не в состоянии ни добиться сколько-нибудь существенной электоральной поддержки², ни оказывать заметное влияние на общество и правящие элиты в идейном плане. В этом украинская ситуация заметно отличалась от большинства других постсоциалистических стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза, включая Россию, где национал-радикалы время от времени добивались значительного успеха на выборах³, были заметной частью политической системы и элит⁴ или имели возможность проявить себя в ходе локальных вооруженных конфликтов⁵.
В какой-то степени маргинальное положение украинских ультраправых объяснялось субъективными факторами, такими как отсутствие ярких лидеров, талантливых идеологов и убедительных пропагандистов, а в какой-то степени – объективными особенностями политического контекста. Сам факт возникновения на политической карте независимой Украины означал реализацию основной цели, которую на протяжении всего ХХ века ставили перед собой украинские националисты⁶. При этом государственность была обретена вовсе не в результате усилий националистов. Они даже не имели реальной возможности делегировать своих представителей в политические элиты и были обречены на маргинальное существование. Кризис правых радикалов усугубился тем, что предложить обществу адекватную изменившимся обстоятельствам альтернативную повестку дня они оказались не в состоянии.
Более того, если умеренные националисты (национал-демократы, в первую очередь, из Народного Руха Украины) оказались полезными бывшим партноменклатурным элитам для идеологической легитимации их доминирующего положения, ультранационалисты, настаивавшие на изменении естественно сложившегося к моменту распада Советского Союза статус-кво (например, в языковом вопросе), воспринимались обществом и руководством страны как деструктивный элемент. Крупные финансово-промышленные корпорации и региональные экономические элиты, в значительной степени контролирующие украинский политический процесс и основные СМИ, долгое время совершенно не были заинтересованы инвестировать в непредсказуемых и маргинальных радикалов. Как справедливо отмечал политолог Александр Кынев, «партийная система Украины – это в большей степени система “лоббистских партий” финансово-промышленных групп и региональных кланов (или, как считают некоторые украинские политологи, “система олигархических партий”), чем система “идеологических” партий»⁷. Если левопопулистские политические силы, распоряжающиеся значительным электоральным ресурсом за счет эксплуатации ретросоветской риторики, в целом сумели вписаться в эту систему, правые радикалы долгое время не могли в этом преуспеть.
Успех праворадикальной партии Всеукраинское объединение «Свобода» на парламентских выборах в конце 2012 года (на причинах которого я вкратце остановлюсь ниже⁸) заставил исследователей, экспертов и всех интересующихся политической жизнью Украины активно обсуждать потенциал ультранационалистического движения в стране. Это обсуждение вышло далеко за рамки дискуссии в кругу специалистов и само по себе стало медийным и даже политтехнологическим феноменом⁹. Однако дискуссии 2012–2013 годов и близко не подошли к объему и интенсивности обсуждения роли украинских националистов в событиях последнего полугода.
В ходе политического кризиса конца 2013 – начала 2014 года средства массовой информации и в самой Украине (особенно в период противостояния протестного движения и президента Виктора Януковича), и за ее пределами (особенно в российских СМИ в период после победы оппозиции) сплошь и рядом делают акцент на участии национал-радикалов в происходящих процессах. Многие журналисты, эксперты и политики утверждали, что правые экстремисты составили основу протестного движения, задавали повестку дня и навязали свой сценарий эскалации противостояния как партнерам по оппозиции, так и власти, и, в конечно счете, обществу в целом. О роли национал-радикалов (или, в терминах авторов, «неонацистов») в событиях минувшей зимы уже пишутся книги¹⁰.
Более того, согласно некоторым официальным оценкам, в феврале в ходе вооруженного восстания власть в Украине взяли неонацисты, которые теперь терроризируют население. К сторонникам подобной интерпретации относятся бывший президент Украины и действующий глава Российской Федерации.
Так, 18 марта Владимир Путин таким образом интерпретировал произошедшее в Киеве в историческом обращении к Федеральному Собранию по поводу аннексии Крыма: «Главными исполнителями переворота стали националисты, неонацисты, русофобы и антисемиты. Именно они во многом определяют и сегодня еще, до сих пор, жизнь на Украине»¹¹. Неоднократно выражал свою обеспокоенность «бесчинствами ультранационалистов и неофашистов» в Украине российский МИД¹² и сам министр иностранных дел Сергей Лавров¹³.
Характерно, что подобная оценка политических процессов в Украине служит для Владимира Путина обоснованием для вмешательства во внутренние дела страны и «присоединения» полуострова. Осмысление логики официального российского дискурса помогает лучше понять причины столь резкой (и, как я постараюсь показать ниже, совершенно неадекватной) оценки Майдана и его последствий.
С руководством России солидарен в оценках и бывший глава украинского государства (до сих пор, кажется, считающий себя легитимным президентом страны) Виктор Янукович. Например, в ходе пресс-конференции в Ростове-на-Дону 11 марта он заявил, что в Украине в ходе незаконного государственного пароля пришли к власти нацисты¹⁴.
Конкретизация образа пришедшего к власти в Украине нацизма приобретает порой совершенно фантасмагорический характер. Символом неонацистов и бандеровцев, пришедших к власти в Киеве, стал «Правый сектор» – сложившееся на Майдане ситуативное объединение карликовых праворадикальных групп. Бывший председатель Совета Федерации Сергей Миронов утверждал: «Не Кличко и его сторонники сегодня правят бал на Украине, а Дмитрий Ярош. Это – фашист, националист, у которого единственная цель – прийти к власти, и ни Кличко, ни Юлия Тимошенко, которая ведет свою игру, ему не нужны»¹⁵. Отмечу, что лидер «Правого сектора» Дмитрий Ярош не занимает никаких государственных постов. Более того, в первые недели после победы оппозиции его сторонники оказались в ситуации острого конфликта с новым руководством страны, особенно с министром внутренних дел Арсеном Аваковым.
Подобные высказывания стали общим местом даже в экспертных кругах в России. Называющее себя правозащитным движение «Мир без нацизма»¹⁶, выпускающее изобилующий ошибками и недостоверной информацией «Мониторинг неонацизма, ксенофобии и экстремизма», также сообщает о «радикальном национализме экстремистов из “Правого сектора”, пришедших к власти наряду с умеренными националистами из партий “Удар” и “Батькивщина”»¹⁷. Этот текст был распространен вскоре после убийства (формально – при задержании) сотрудниками милиции Александра Музычко – одного из лидеров «Правого сектора», последовавшей вслед за этим попытки символического штурма активистами этой организации здания Верховной Рады и принудительного выселения радикалов из их штаба в центре Киева.
Неадекватное внимание, которое уделяется украинским национал-радикалам в российских СМИ, приводит к неожиданным результатам. «Правый сектор» вообще стремительно становится одним из самых популярных политических брендов. Так, в апреле 2014 года, согласно исследованию кампании public.ru, по количеству упоминаний в российских СМИ «Правый сектор» практически догнал правящую партию «Единая Россия» – 19,05 тысяч и 18,9 тысяч баллов соответственно, значительно обогнав любые другие политические силы¹⁸.
Член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека Александр Брод выступал со схожими оценками: «В Украине произошел государственный переворот силами оппозиции, радикалов, неонацистов и криминала. Все действия так называемой “новой власти” не легитимны. По вине радикалов льется кровь мирных граждан, принимаются дискриминационные законы. … В Украине нависла угроза геноцида русских»¹⁹. Несмотря на явное несоответствие действительности, это высказывание выражает что-то большее, нежели просто частное мнение. Материалы возглавляемого Александром Бродом Московского бюро по правам человека (МБПЧ) легли в основу официального доклада российского МИДа «Белая книга нарушений прав человека и принципа верховенства права на Украине (ноябрь 2013 – март 2014)»²⁰. Как и другие, в том числе упоминавшийся выше, документы этого жанра, доклад МБПЧ, на мой взгляд, довольно откровенно пытается выполнять задачу оправдания российского вмешательства во внутренние дела Украины.
Примеры подобных, на мой взгляд, совершенно неадекватных реальному положению вещей высказываний из уст российских чиновников, равно как и многочисленных журналистов, людей, позиционирующих себя в качестве экспертов, представителей неправительственных организаций и т.д., можно продолжать до бесконечности.
В этом контексте любому заинтересованному наблюдателю становится крайне трудно даже просто уследить за всем, что говорится и пишется об украинском правом радикализме, а разобраться в этом вале информации – практически невозможно. Поэтому и данная статья, разумеется, не может носить всеобъемлющий характер. Более того, с моей стороны было бы нечестно декларировать претензию на абсолютную исследовательскую объективность. Я отлично осознаю, насколько трудно избежать соблазна увлечься выполнением полемических задач в ситуации, когда описанием масштаба «зверств неонацистов» руководители соседнего государства оправдывают вмешательство во внутренние дела и отторжение части Украины.
Принимая во внимание все сказанное, я все же возьму на себя смелость постараться сформулировать собственную версию ответа на вопрос: какую же в действительности роль сыграли национал-радикалы в украинском политическом кризисе конца 2013 – начала 2014 года?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне представляется необходимым рассмотреть следующие темы:

•  кого в украинском политическом спектре можно назвать национал-радикалом;
•  положение украинских национал-радикалов на момент начала Майдана в ноябре 2013 года;
•  какое место занимали национал-радикальные политические организации в протестном движении ноября 2013 – февраля 2014 года;
•  какие дивиденды получили представители этих сил после победы оппозиции в конце февраля 2014 года;
•  наконец, как повлияли политические процессы последних месяцев на популярность национал-радикальных сил, как их лидеры выступили на прошедших 25 мая президентских выборах и каковы их дальнейшие электоральные перспективы.

Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению этих вопросов, представляется оправданным вкратце напомнить о последовательности событий украинского политического кризиса, заостряя внимание на эпизодах, представляющих особое значение в контексте интересующей нас темы.