Комментарии и анализ

Александр Львов

Русские иудействующие: краткий очерк (ч.2).

(Окончание. См. первую часть статьи)

Александр Львов

Статистические данные
По официальным данным, численность иудействующих в России составляла около 20 000 человек в начале XIX в. и около 30 000 человек – в начале XX в.³⁵ Однако на эти данные вряд ли можно полагаться. О недостоверности статистического учета раскольников и сектантов писали еще в XIX в. А. Пругавин, например, предполагал, что, увеличив эти числа в 10 раз, мы можем приблизительно оценить количество сектантов. Но вряд ли можно надеяться, что какие-либо коэффициенты помогут нам получить хотя бы отчасти достоверную картину. Простой метод учета раскольников – подсчет уклонившихся от ежегодной исповеди и причастия, введенный Петром I, – был неэффективным уже в XVIII в.: от исповеди могли уклоняться люди, не имеющие никакого отношения к расколу, а раскольники и сектанты, напротив, выработали ряд способов показного участия в обязательном таинстве³⁶. На официальную статистику влияли такие факторы, как противоречивая политика правительства в отношении учета раскольников и сектантов³⁷, разногласия между полицейским и духовным ведомствами³⁸, заинтересованность местных властей в уточнении или же в сокрытии истинного положения дел и, наконец, заинтересованность самих сектантов в том, чтобы скрыть или, наоборот, объявить о своей принадлежности к секте. Все эти факторы, взаимодействуя, создавали сложные, меняющиеся во времени и в пространстве погрешности, не сводимые ни к каким коэффициентам.
Безусловно, заслуживают доверия данные о зарегистрированных сектантских общинах, собранные департаментом духовных дел МВД в короткий период легализации сектантства после 1906 г. В общинах, отнесенных департаментом к четырем различным деноминациям («субботники», «молокане-субботники», «иудействующие (талмудисты)» и «русские караимы»), к началу 1912 г. числилось 13 368 человек, что составляло примерно 23% от общего количества сектантов разных толков, приписанных к зарегистрированным общинам. Для сравнения приведем данные по другим деноминациям: молокане воскресники – 19 061 (32%), баптисты – 14 926 (25%), евангелики – 7 334 (12%), духоборы – 1 949 (3%). Доля приписанных к общинам от общего количества известных министерству сектантов составляет в среднем по всем сектам 20%, но у субботников она значительно выше – 45%, у молокан, баптистов и духоборов – несколько ниже (13–16%), а у евангеликов – 24%3³⁹
Эти интересные сами по себе данные не позволяют, однако, судить о количестве субботников в России. Мы не знаем, какие факторы влияли на решение сектантов о регистрации своей общины, и можем лишь строить догадки о том, почему, например, в Бакинской губернии было зарегистрировано 8 общин иудействующих, а в Воронежской – ни одной. Ясно лишь то, что даже крупные общины могли оставаться незарегистрированными.
Высокая доля приписанных к общинам от общего количества субботников (45%) отражает, скорее всего, не повышенное стремление субботников к официальной регистрации, а неполноту собранных министерством сведений о незарегистрированных иудействующих. Возможно, это связано с тем, что субботникам чаще, нежели сектантам-христианам, приходилось опасаться преследований со стороны своих православных соседей и местного начальства, поскольку в их глазах они были не только «сектантами», но еще и «евреями».
В Советском Союзе в поле зрения властей попадали лишь наиболее активные сектантские группы, численность которых оценивалась весьма приблизительно.
В настоящее время число субботников также поддается лишь очень грубой оценке. По данным В. Чернина, основанным на подсчете количества жителей в нескольких наиболее известных, крупных и относительно хорошо сохранившихся субботнических селах, оно составляет около 10 000 человек⁴⁰. Однако помимо старых, известных еще в XIX в. центров движения, имеются также обнаруженные экспедициями 2000 и 2002 гг. новые, образовавшиеся в советское и постсоветское время довольно крупные (300–600 человек) общины. Возможно, существуют и другие «новые» общины, о которых нам ничего не известно. Также неполны и случайны наши сведения о современном состоянии множества «старых» общин. Так, например, об иудействующих в мордовском селе Кабаево (в XIX в. входившем в состав Симбирской губернии) нам известно лишь из репортажа заинтересовавшихся экзотикой журналистов⁴¹. Конечно, это очень маленькая община (в репортаже речь идет только об одной семье), но количество таких маленьких общин, сохранившихся в старых сектантских селах, может быть достаточно большим.
Особую проблему составляет подсчет количества субботников и их потомков, отошедших от религии, но считающих себя связанными по происхождению с иудаизмом и с евреями, или даже сохраняющих приверженность традициям родного села или семьи на уровне обрядов жизненного цикла. Живущие в городах «потомки субботников», хотя и ощущают свою особенность, не могут соотнести ее с какой-либо общеизвестной в современной России социальной (религиозной или этнической) категорией. Их не имеющая названия идентичность остается семейной тайной, о которой не так-то просто рассказать, и совсем уж невозможно – обозначить одним словом в графе анкеты. Поэтому никакие достоверные сведения об их количестве в настоящее время не могут быть собраны. Можно лишь предполагать, опираясь на общие данные о динамике соотношения городского и сельского населения России в XX в., что число рассеянных по городам, более или менее ассимилированных «потомков субботников» в 2–3 раза превосходит число субботников в сельской местности.

Текстуальный иудаизм и поиски идентичности
Как уже говорилось, субботники на протяжении своей истории использовали множество самоназваний, ни одно из которых не стало общепринятым. Это проявилось, в частности, в том, что зарегистрированные после 1906 г. общины иудействующих оказались распределены по четырем различным деноминациям – «субботники», «молокане-субботники», «иудействующие (талмудисты)» и «русские караимы». Означает ли это, что движение иудействующих не является единым и включает в себя несколько толков, каждый из которых должен рассматриваться отдельно?
Ответ на этот вопрос зависит от целей исследования. Если наша цель – отделить «настоящих евреев» (или «караимов») от «сектантов», то предложенная российским министерством внутренних дел таксономия кажется очень удобной. Однако ее использование приводит к путанице и противоречиям при попытке описать историю движения (см., например, статью «Субботники» в «Краткой еврейской энциклопедии»).
Если взглянуть на эту историю, не пытаясь навязать ей наши сегодняшние вопросы, мы увидим, что вплоть до конца XIX в. субботников очень мало беспокоило отсутствие определенного названия для их веры. Они также не всегда знали, как соотносится их вера с иудаизмом, караимизмом и другими признанными конфессиями. Как и другие русские сектанты, они строили свою веру, заимствуя ее элементы из различных традиций, как единственно правильную. Для них существовал единственный критерий «правильности» – соответствие библейскому тексту. Именно библейский текст служил для них основанием и для отказа от прежних обычаев, и для оправдания собственных практик.
Идея единственно правильной – и потому не обязанной иметь какое-то название – веры была понятна русским крестьянам, и не только сектантам. Также понятен был этим полуграмотным и неграмотным крестьянам текстуальный принцип обоснования веры. Это видно, например, в такой сравнительной характеристике различных религий, записанной священником села Заплавного в конце XIX в. от своих православных прихожан: «Не раз от некоторых из них я слышал такие слова: субботники – вот народ, который во всем поступает правильно и согласно с законом Божиим; не нам должно учить их в деле веры, а нужно от них учиться. ... С молоканами беседовать о предметах веры гораздо легче, чем с субботниками, потому что во многих случаях ... молокане не могут оправдываться перед субботниками буквой или строкой из св. писания, как например: относительно первой заповеди Божией, ... относительно замены празднования субботнего дня – воскресным, а также о способе соблюдения и хранения этого дня и т. п., ... мы, православные, подражая в этом случае молоканам, также не можем ничем оправдаться пред субботниками и пред судом Божиим»⁴².
Равнодушие крестьян к выяснению «правильного» названия своей веры, особенно контрастно выделяющееся на фоне их крайней заинтересованности в правильности содержания этой веры, издавна удивляло исследователей и миссионеров. Для объяснения этого «парадокса» предлагались самые нелепые теории. Так, например, в самом начале XIX в. крымский ученый Х. Х. Стевен писал об иудействующих г. Александрова: «Большая часть жителей города ... оставила христианское вероисповедание и перешла в иудаизм. Тем не менее, они стесняются называть свою религию еврейской и именуют ее «моисеевой». ... [Они] сами не знали, что религия, принесенная им, по всей вероятности, переодетыми путешествующими евреями, является еврейской»⁴³.
Столкновение «текстуального иудаизма» ранних субботников с еврейской устной традицией могло принимать разные формы. В большинстве случаев субботники усваивали еврейские религиозные практики, но могли и отвергать их на том же основании, что и православные практики, – как не соответствующие Писанию. Так, еще в начале XIX в. субботник из с. Высоцкого, познакомившийся с ашкеназской религиозной традицией, говорил о своем недовольстве еврейскими обычаями и о желании сблизиться с караимами. Во второй половине XIX в. на Средней Волге, Северном Кавказе и в Закавказье противоречие между этими тенденциями оформилось как разделение на толки «талмудистов» и «караимов»⁴⁴. Однако в некоторых регионах (в Сибири, в Воронежской губернии, в Астраханском уезде) разрешение конфликтов между Библией и еврейской традицией продолжалось в неинституциализованных формах, т. е. выбор между молоканскими, караимскими и еврейскими религиозными практиками не был предопределен однажды сделанным общиной выбором между «караимизмом» и «талмудизмом», а зависел от конкретной ситуации и от личных предпочтений местных лидеров.
Разделению движения иудействующих на толки способствовало новое для сектантского мира явление, ставшее заметным в конце XIX в.: субботники, как и все остальные сектанты, начали осознавать важность конфессионимов, т.е., названий своей веры, а не только ее содержания. Поначалу эта важность оставалась сугубо прагматической, не затрагивающей прямо религиозные чувства и представления о «правильной» вере. Дело в том, что в ходе либерализации политики в отношении сектантов правительство устанавливало некоторые льготы для отдельных категорий религиозных диссидентов. Сектанты, не всегда отчетливо знающие, к какой категории, с точки зрения правительства, они относятся, усвоили, тем не менее, эту связь между льготами и самоназванием.
Так, в 1862 г. купцы посада Дубовки в своем прошении министру внутренних дел жаловались на притеснения со стороны местного начальства, которое неправильно, с их точки зрения, относит их к секте иудействующих: «Нас местное Начальство и Духовенство называют Иудействующей сектой. Но мы сему названию нисколько не подлежим, даже и понятия о сем не имеем но еще и нипринимаем в уважение книг мешны (так! – А.Л.) и гемары, изустных преданий и толков Иудействующих Раввинов, но мы основываемся на буквальном тексти Моисеева Закона и десяти заповедей данных Богом на горе Синайской. Вследствие чего прибегаем к Особе Вашего Высокопревосходительства и просим у Вашего Добродушия дозволения иметь нам молитвенный Дом по обрядам Евреи Караимов равно и иметь наставника Ученого из среды себя»⁴⁵.
Аналогично крестьянин с. Пришиба Антон Петров Дубровин в 1873 г. жаловался министру: «Я не имею возможности к пропитанию оного моего семейства чрез стеснения нашего пришибинского волостного правления, что будто бы оное правление не имеет прав мне выдавать на отлучку письменного вида из селения Пришиба именно потому, что признает меня секты иудейской. Напротив того я состою на законе еврейском тулмудистов (так! – А.Л.) с 1865 года. Признаю себя и семейство мое в еврейском законе и содержу оный в точности по день смерти моей. Предки мои и отец мой содержали секту молоканскую, а я как сказано выше обязуюсь содержать еврейский закон»⁴⁶.
Сегодня возможность отнести себя к какой-либо общепризнанной категории, к какому-либо религиозному или этническому большинству или меньшинству воспринимается как необходимость, обусловленная не только практическими выгодами, но и гарантирующая душевное здоровье. Идея «правильной веры», в сравнении со знанием своей идентичности, отступает на второй план. Тем не менее, для многих субботников и их потомков выбор идентичности остается проблемой. Вероятно, многие из тех, кто еще этого не сделал, примут еврейскую идентичность. Другие согласятся считать себя русскими. И, наконец, останутся еще такие, для которых «своя вера» важнее, чем ее название.

Примечания

35 Статистические сведения о сектантах… С.13

36 Покровкий Н. Организация учета старообрядцев в Сибири в XVIII в.// Русское население Поморья и Сибири. М., 1973. С. 381–406.

37 С одной стороны, правительство желало иметь достоверные сведения, с другой – опасалось проводить переписи сектантов, всякий раз сопровождавшиеся слухами о якобы вышедшем разрешении «записываться в раскол». В этом отношении характерным является распоряжение «О негласном собирании сведений о числе раскольников» от 18 июня 1812 г., согласно которому «не следовало никогда гласной переписи делать, нужно только иметь под рукою сведения о них». СПЧР, С.42.

38 О возникавшей временами напряженности в отношениях между этими ведомствами по вопросу о расколе и сектантстве свидетельствует, например, записка министра внутренних дел Валуева, адресованная синодскому обер-прокурору. Речь в ней идет о распространении слухов, «будто помещичьи крестьяне, с выходом из крепостной зависимости, имеют право свободно переходить из православия в раскол, в какую угодно секту, и будто правительством в настоящее время это дозволено». «Подобные явления», писал министр в 1864 г., «в настоящее время нередки и возбуждают тем большие опасения, что свидетельствуют о прискорбной шаткости значительной части сельского населения в принадлежности к православию. Иначе трудно объяснить, почему нелепые слухи имеют такое пагубное влияние именно в деле религиозных верований. […] Одного слуха о мнимом разрешении переходить в раскол достаточно, чтобы значительное число крестьян тотчас отпало от православия, как будто они были связаны одними полицейскими узами». Это доказывает, по мнению министра, «несостоятельность нынешней системы действий в отношении раскола». Обер-прокурор святейшего Синода Ахматов, в свою очередь, возлагает ответственность за такое положение дел на полицейское ведомство, называя действующую систему – «системой бездействия закона» (Записка с изложением извлеченных из дел святейшего Синода и канцелярии синодального обер-прокурора за последнее десятилетие сведений о действиях и распоряжениях духовного начальства по отношению к расколу. СПб., 1874. С. 6–8).

39 Статистические сведения о сектантах… С. 11–13.

40 Freund, Michael. Save the Subbotniks!// Jerusalem Post. 17 Feb. 2005. P. 15.

41 Репортаж «Мордовский Вавилон» транслировался по «Первому каналу» 24.07.2004 (http://www.1tv.ru/owa/win/ort6_main.main?p_news_title_id=68660)

42 Парадизов С. О деятельности миссионера среди молокан в селах Пришибе и Заплавном в 1880–1884 годах// Астраханские епархиальные ведомости. 1885. № 4. С. 59–60.

43 Кизилов М. Рукописные дневники Х. Х. Стевена: неизвестный источник по истории Кавказа, Крыма и Южной России// Таврика – 2. Симферополь, 2003. С. 75–80.

44 Наиболее заметные различия между этими толками связаны с законами ритуальной нечистоты и с характером литургии. Так, субботники-«караимы», избегая «заражения» нечистотой, выносят умирающих из дома, стараются хоронить своих умерших при помощи «талмудистов», не позволяют женщинам во время менструаций заниматься домашней работой. В богослужении «талмудисты» руководствуются русско-еврейскими двуязычными молитвенниками и, по возможности, стремятся читать их на иврите, а «караимы» центральное место в своих молитвах отводят библейским текстам на русском языке – Псалмам, распеваемым хором в специфической молоканско-субботницкой музыкальной традиции.

45 РГИА. Ф. 1284. Оп. 217 (1862 г.), д. 11. Л. 2.

46 РГИА. Ф. 1284. Оп. 220 (1873 г.), д. 23. Л. 1–1об.