Предметом данного обзора является преломление палестино-израильского конфликта в российской прессе. Хронологические рамки исследования лежат между двумя ключевыми медийными событиями в палестино-израильском конфликте за последнее десятилетие: т.н. Второй интифадой («Интифадой аль-Аксы»), начавшейся осенью 2000 г., и операцией Армии обороны Израиля в Секторе Газы «Литой свинец» в декабре 2008 г. – январе 2009 г. Для сравнения также привлекался вспомогательный материал периода т.н. Второй ливанской войны (лето 2006 г.); в ходе изложения, я надеюсь, станет понятно, почему в рамках интересующего нас круга вопросов были выбраны именно эти события.
В ходе изучения проблемы автор пришел к убеждению, что рассматривать вопрос об освещении событий на Ближнем Востоке в отрыве от политико-информационного контекста современной Российской Федерации бессмысленно. Позиция тех или иных изданий по палестино-израильскому вопросу обусловлена, как правило, политической ориентацией издания в целом, причем именно внутриполитической ориентацией. Освещение конфликта на Ближнем Востоке является частью более широкой информационной кампании, ставящей целью произвести воздействие на аудиторию и подтолкнуть ее к определенным выводам касательно внутриполитической ситуации. Отношение к сугубо внешнеполитическому вопросу является следствием внутриполитической ситуации. Несколько обостряя, можно даже сказать, что для России арабо-израильский конфликт – не сторонний вопрос, а внутренняя проблема. В случае с арабо-еврейским противостоянием на Ближнем Востоке мы имеем дело не с фактами как таковыми, а с их преломлением, обусловленным сложным внутриполитическим контекстом современной России. Речь идет даже не о борьбе позиций, а о конфликте интерпретаций.
События на Ближнем Востоке в целом, и особенно – в зоне палестино-израильского конфликта, традиционно привлекают самое пристальное внимание российских средств массовой информации. Во времена Советского Союза это внимание было прямо гипертрофированным: до читателей газет доводились любая информация (далеко не всегда соответствующая действительности) о «зверствах сионистских агрессоров на оккупированных территориях». Конечно, дело было отнюдь не только в сочувствии к «сражающемуся за свою свободу и независимость» народу Палестины (объясняющегося, в свою очередь, внешнеполитической конъюнктурой). Антисионизм последних десятилетий власти Коммунистической партии Советского Союза во многом объяснялся попытками решить исключительно внутриполитические проблемы [15, с. 123-167]. Однако в рамках пропагандистского обеспечения антисионистской кампании до советских граждан доводилась определенным образом окрашенная информация, которая формировала резко-негативный образ Израиля и демонизированных «сионистов» в массовом сознании. Хотя нередко в этой массе информации встречались и откровенно антисемитские выпады, не имеющие никакого отношения к ближневосточным политическим коллизиям, в целом внимание периодических изданий было приковано именно к арабо-израильскому конфликту. По некоторым подсчетам [3, c. 34], в определенные периоды в конце 1970-х – начале 1980-х гг. материалы, касающиеся Израиля, занимали не меньше половины общего объема внешнеполитических новостей, публиковавшихся в советской прессе. Эмоциональная окраска этих материалов по отношению к Израилю была, естественно, негативной.
С конца 1980-х гг. тон российской прессы в отношении Израиля стал меняться. Помимо отказа руководства страны от государственного антисемитизма, сыграли свою роль и другие факторы, в первую очередь – массовая алия (репатриация евреев в Израиль) из СССР и постсоветских стран. Огромное количество новых репатриантов, в значительной части (если не в подавляющем большинстве) выходцев из слоев городской интеллигенции, продолжали поддерживать связь со своими родственниками и друзьями, оставшимися в стране исхода. В силу этого журналисты, да и вообще российская интеллигенция невольно в значительной степени поменяли перспективу при оценке ближневосточного конфликта. Корреспонденты все чаще стали смотреть на проблемы Иерусалима, поселений, контролируемых территорий и т.п. глазами израильтян, а не глазами арабов. А с того момента, как в 1990-х гг. начался конструктивный переговорный процесс между противоборствующими сторонами, возникла иллюзия, что обозревателям уже не обязательно занимать чью-то позицию. В прессе стал доминировать миролюбивый тон, журналисты радовались, что заклятые враги забыли старые обиды и наполнились готовностью активно сотрудничать для построения безопасного и добрососедского мира.
Однако уже в конце 1990-х гг., когда стало очевидно, что мирный процесс столкнулся с серьезными проблемами, для журналистов снова постепенно стал актуален вопрос о выборе «своей» стороны конфликта. С началом «интифады аль-Аксы», как только новости из Израиля снова приобрели характер фронтовых сводок, журналистам стало все труднее удержаться от выражения собственных симпатий и антипатий.
Новая ситуация обострила противоречивые тенденции в российских средствах массовой информации, в политической элите и в социуме в целом.
Фундамент для интерпретаций далеких от России событий задает понимание событий, более адекватных для России, и ассоциируемых с внешнеполитическими процессами. Условно можно говорить, что Вторая интифада, начавшаяся в 2000 г., воспринималась в России через призму Второй чеченской войны (начавшейся в 1999 г.); может быть, в несколько меньшей степени, но и для восприятия операции «Литой свинец» в Газе в 2008 – 2009 гг. у России была подобная же «собственная» призма: конфликт с Грузией в августе 2008 г. Эволюция восприятия израильской ситуации в российской прессе между 2000 и 2009 гг. объясняется, с среди прочего, тем, что в системообразующих для российского информационного пространства конфликтах Израиль ассоциировался как со «своей», так и с «противной» стороной.
Здесь и далее в рамках нашей задачи следует четко различать внутриполитическую ситуацию в России в 2000 г. и 2009 – 2010 гг. Десять лет назад в стране существовала разнообразная оппозиция, которая имела относительно свободный доступ к СМИ и выражала свои взгляды. К концу второй президентской каденции Владимира Путина в российском медиа-пространстве (за исключениями интернет-изданий и буквально считанных газет) практически не осталось пространства для выражения взглядов, отличных от официальных. Речь не идет о цензуре или подавлении неугодных СМИ: речь скорее о том, что журналисты, редакторы и владельцы изданий сами пытаются угадать текущую политическую конъюнктуру и ей соответствовать. Никто не оказывает на них целенаправленного давления. Как отмечает политолог Владимир Гельман, «далеко не всем авторитарным режимам присущ репрессивный характер. Многие из них используют другие инструменты обеспечения лояльности подданных – прежде всего, патронаж и распределение ренты, прибегая к подавлению лишь в исключительных случаях, когда возникают прямые угрозы их выживанию» [5]. Однако, как отмечает этот же автор далее, «в условиях, когда в стране ограничена свобода ассоциаций, а свобода избирать и быть избранными предстает откровенной фикцией, то и элементы свободы слова даже в отсутствие явных ограничений превращаются в полусвободу».
В силу сказанного, необходимо осознавать, информационные ситуации 2000 г. и 2009 г. решительным образом отличаются. Отчасти этим объясняется выбор двух ключевых медийных событий, хронологически обрамляющих проанализированный материал – интифады аль-Аксы и операции «Литой свинец».
Есть, конечно, и общие рамочные моменты в общественном контексте, которые меняются медленнее. Логично было бы ожидать, что «прогрессивная» («демократическая», «либеральная») пресса более открыта для новых «постсоветских» тенденций, а «консервативная» (оппозиционная «коммуно-патриотическая» и провластная «державно-охранительская», последняя – с какого-то момента середины 2000-х гг., когда уже чрезмерно «либеральная» идеология стала восприниматься как оппозиционная) печать следует либо советским антисионистским, либо националистическим и религиозным антисемитским стереотипом. Однако само по себе такое утверждение является сильным упрощением.
Если бы разногласия в походах к ближневосточному конфликту были бы обусловлены только расколом СМИ (и общества) на эти два лагеря, все было бы проще – заранее можно было бы сказать, что коммунистическая и коммуно-патриотическая печать может занимать только проарабскую позицию, а издания, поддерживающие основный курс развития (т.е., постсоветского реформирования) страны, или же придерживающиеся еще более радикально-реформистских либерально-демократических взглядов, будут поддерживать демократический Израиль в его борьбе с фундаменталистскими, погрязшими в коррупции режимами, к тому же – вчерашними союзниками СССР.
Однако существуют другие внутриполитические факторы, которые осложняют картину. Десять лет назад таким фактором в первую очередь была Чечня; начиная с 2008 г. добавился другой важный фактор – Южная Осетия. Как и во времена антисионистских кампаний советской власти, необходимость решать внутриполитическую проблему автоматически означает определенный подход к проблеме внешнеполитической.
Рассмотрим сначала отношение к палестино-израильскому конфликту (периода Второй интифады) в свете северокавказского конфликта (периода Второй чеченской кампании).
Для изданий, придерживающихся идеологической «генеральной линии» исполнительной власти, было очевидно, что военно-политическая кампания в Чечне – это вынужденная мера по борьбе со страшным врагом, угрожающим безопасности жизни всего населения страны. Угроза населению России от «чеченских» («ваххабитских», «фундаменталистских», «сепаратистских») террористов воспринималась как вполне реальная – после взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске осенью 1999 года это опасение высказывалось практически во всех СМИ (кроме некоторых оппозиционных изданий, придерживавшихся версии  «кремлевско-фсбшного» следа в терактах – например, «Новой газеты»). Любая степень жесткости в подавлении сепаратистов была, с их точки зрения, оправдана необходимостью обеспечить безопасность гражданам страны и покарать преступников за уже совершенные действия. Этот дискурс восходит в первую очередь к знаменитому высказыванию Владимира Путина на пресс-конференции в Астане 24 сентября 1999 г.: «Российские самолеты наносят и будут наносить удары в Чечне исключительно по базам террористов, и это будет продолжаться, где бы террористы ни находились. Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту — в аэропорту. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем, мы и в сортире их замочим, в конце концов. Все, вопрос закрыт окончательно».
Сама собой напрашивается аналогия между поддержкой жесткой линии российской власти и политикой израильских «ястребов» по отношению к палестинцам, тем более, что в обоих случаях есть детальные совпадения в «образе врага»: терроризм, фундаменталистский ислам, этнический сепаратизм (несмотря на специфику, палестинское национальное движение можно было рассматривать и под таким углом), незаконные вооруженные бандформирования, двуличность и коррупция авторитарного режима мятежном анклаве, и т.п. Характерно, что в ходе израильской избирательной кампании – 2009 цитированную выше фразу В.Путина использовал в своей предвыборной риторике, ориентированной на русскоязычных израильтян, Эхуд Барак, играя также на дополнительных ассоциациях с операцией «Изотоп», проходившей под его руководством в 1972 г., когда руководитель террористов был убит в туалете самолета, захваченного его группой вместе с пассажирами. Этот пример, как мне кажется, хорошо иллюстрирует прочные ассоциации (и то, как они создаются в медиа) между российско-чеченским и палестино-израильским конфликтами.
Поддержка Израиля российскими средствами массовой информации, ориентированными на правительственную политику в Чечне, была обусловлена и необходимостью легитимировать действия России международным опытом. После 11 сентября 2001 г. эта линия внешнеполитического выражения поддержки внутренней политики Путина в СМИ стала еще более очевидна. По мнению прокремлевских авторов, Россия поддержала США в жесткой политике возмездия международным террористам, потому что сама давно ведет борьбу с этим врагом человечества а в обмен США и международное сообщество должны закрыть глаза на некоторые «перегибы» в действиях российских сил в Чечне [1]. Собственно, это понимание базируется на заявлении В.Путина, сделанном непосредственно 11 сентября 2001 г.: «то, что произошло сегодня, лишний раз подчеркивает актуальность предложения России объединить усилия международного сообщества в борьбе с террором, этой чумой XXI в. Россия не понаслышке знает, что такое террор. И поэтому мы лучше всего понимаем чувства американского народа и, обращаясь от имени России к народу Соединенных Штатов, хочу сказать, что мы с Вами, мы целиком и полностью разделяем и чувствуем Вашу боль» [4].
В западной прессе так излагали российскую логику «после 11 сентября»: «Россия требует от Запада прекратить критиковать кровавую, длящуюся вот уже 10 лет военную кампанию в Чечне под тем предлогом, что эта война – еще один фронт в общей борьбе против терроризма. […] «Приоритетом России в течение ряда лет была война против террористов, – говорит Евгений Кожохин, директор государственного института стратегических исследований. – Теперь США столкнулись с тем же, с чем мы уже имели дело прежде, возможно, это поможет им понять нас лучше. Американцы должны отказаться от своих двойных стандартов» [1].
Аналогичным образом, по мнению многих российских журналистов, внешнеполитические ведомства США и России, которые пытаются играть посредническую роль в ближневосточном конфликте, должны были развязать Израилю руки в его борьбе против терроризма. Если до 11 сентября только Россия могла понять боль израильтян от терактов и их желание положить конец этому злу, то теперь США и весь мир должны присоединиться к России в поддержке Израиля. Израильские «ястребы» (например, Авигор Либерман), в свою очередь, в беседах с российскими или русскоязычными журналистами любят подчеркивать, что Израиль долгое время был единственной страной, полностью и безоговорочно поддерживающей жесткие силовые методы подавления чеченского терроризма (оправданность самых жестких мер дошла до всего мира только после 11 сентября), и поэтому Россия тоже должна поддерживать Израиль на международной арене.
Вышеописанной парадигме (поддержка политики Кремля в Чечне, и как следствие – произраильская внешнеполитическая ориентация) в период Второй чеченской кампании (начало которой слегка предшествовала Второй интифаде) соответствовали ежедневные газеты «Известия», «Время новостей», «Россія», «Российская газета» (правительственный официоз), отчасти «Коммерсантъ» и даже ранее резко критиковавший первую чеченскую войну «Московский комсомолец».
Для изданий либерального лагеря, находившихся в оппозиции к Кремлю, или, по крайней мере, не вполне идентифицировавших себя с поддержкой правительственной политики в Чечне, были свойственны два варианта оценки палестино-израильского конфликта.
Согласно первому варианту трактовки, российское государство ведет себя в Чечне принципиально неправильно, нарушает права человека, безграмотно и не считаясь с жертвами ведет войну, и т.п. Однако политика Израиля на оккупированных территориях – это совсем другое дело. Израиль выглядит лучше и порядочнее во всех смыслах: он обороняется и обеспечивает собственную безопасность (или даже выживание), а не завоевывает и бессмысленно удерживает территории, как Российская империя – Советский Союз – Российская Федерация. Евреи имеют право на Иерусалим и Иудею в силу тысячелетней истории, в то время как Россия не имеет никаких исторических прав претендовать на Северный Кавказ. ЦаХаЛ (Армия обороны Израиля) грамотно и эффективно ликвидирует экстремистских лидеров и инфраструктуру террора, а не организовывает кровавые, но безрезультатные ковровые бомбардировки местности. В отличие от россиян, израильтяне крайне аккуратно относятся к правам человека, к проблемам мирного населения и т.п. Вообще же – Израиль является достойным подражания примером и образцом, которым можно было бы воспользоваться в силу внешнего сходства ситуации, если бы не порочность российской политической элиты. Такой в 2000 – 2002 гг. была позиция, например, еженедельников «Московские новости» и «Русская мысль», и ряда ежедневных газет, например, «Новых известий». Отчасти сходных взглядов придерживалась одно время (в короткий период ярко выраженной оппозиционности Кремлю) «Независимая газета», однако особенностью «НГ» является принципиальная готовность предоставлять печатные площади для полярных точек зрения, поэтому на станицах газеты всегда возможны были и резкие антиизраильские и пропалестинские материалы (например, пера М.Шевченко [20, 21, 22]), а освещение событий с мест зависило только от личной позиции обозревателя. Примерно та же ситуация была (и в значительной степени и остается) у «Комсомольской правды» – там просто отсутствует четкая линия относительно освещения арабо-еврейского конфликта и эмоциональный оттенок зависит от стороны относительно линии фронта, с которой вещает корреспондент. В таких случаях перевес, как правило, был в «просионистскую» сторону по той простой причине, что российским изданиям куда проще найти местного корреспондента из числа недавно уехавших (и, как правило, ранее уже знакомых) бывших соотечественников, субъективно находящимися на израильской стороне, чем среди арабов.
Согласно другой версии освещения палестино-израильского конфликта в либеральной печати, и Израиль на оккупированных территориях, и Россия в Чечне ведут фактически неприкрытую агрессию, в ходе которой совершают военные преступления, нарушают права человека и т.п. Чеченцы же, равно как и палестинцы, правы, ибо восставший против захватчиков народ всегда прав; даже если методы восставших дики и бесчеловечны, террор – это все, что оставила им монструозная, отчужденная военная машина чужого государства, отнявшего у населения оккупированных территорий элементарные гражданские права и возможность протестовать ненасильственно. Такова позиция маргинальных правозащитных кругов, из заметных печатных органов она высказывается на страницах «Новой газеты» (таковы были материалы, например, известного публициста Б.Кагарлицкого [8]). Антисионистская и антиизраильская аргументация в основном отталкивается от обвинений в нарушении прав человека, критике колониализма и т.п. Характерно, кстати, что этот в целом вполне распространенный в западных странах правозащитный леволиберальный дискурс в России и в начале 2000-х гг. был довольно маргинальным, а к 2008 – 2010 гг. вообще был практически вытеснен из публичной сферы мейнстримовых медиа.
На первый взгляд, к сходной аргументации (скорее, на уровне поверхностной риторики) прибегали и коммуно-националистические издания, но в силу совершенно другой логики. Практически все газеты этого лагеря – «Правда», «Советская Россия», «Молния», «Дуэль», «Время» – занимали резко антиизраильскую позицию. Конечно, для некоторых изданий любая «еврейская» тема является только поводом для высказывания антисемитских чувств, однако речь сейчас не о них. Во многом антисионизм коммунистических изданий просто унаследован от позднесоветской эпохи, однако есть и другое объяснение. Согласно позиции авторов этих газет, сионисты – это оккупанты, которые безжалостно эксплуатируют подчиненный народ. В ближневосточной ситуации можно узнать отечественную (известный прием политической журналистики – перенесение знакомой проблемы во внешнеполитическую область, дабы с помощью наиболее выпуклого или даже утрированного примера донести до читателя мысль относительно судеб своей страны): точно так же нынешний российский «режим» угнетает народ или даже проводит политику геноцида. Эта политика, в частности, наиболее отчетливо видна на примере Чечни, где, согласно публицистам этого лагеря, безответственными подонками во власти была преступно развязана коммерческая война. После этого можно добавить, что во главе отечественного режима тоже стоят «сионисты», и придать тем самым проблеме окончательно мифологизированный вид, но можно этого не делать: месседж и без подобной конкретизации должен был довольно отчетливо дойти до читателя.
(К слову отметим в скобках, что на примере вышеописанной модели хорошо видно, как работает механизм «отрыва» термина («сионисты») и связанного с ним ассоциативного комплекса от непосредственного своего содержания, как происходит мифологизация реалий, свойственная для ситуации конфликта интерпретаций. В одном случае, например, за фактологическим рассказом об очередном теракте в Израиле и эффективных мерах ШаБаКа, израильской службы безопасности, по пресечению доставки оружия и боеприпасов террористам из-за границы, отчетливо прочитывается, что речь на самом деле идет об одобрении действий российской армии на Кавказе; в другом случае очевидно, что за описанием «зверств сионистов на оккупированных территориях» скрываются призывы к сопротивлению «сионистскому оккупационному режиму» в родной стране. Подобная многослойная смысловая загруженность означает, что понимание тех или иных интерпретаций ближневосточного конфликта возможно только при рассмотрении широкого политико-информационного контекста и с учетом особенностей политического языка.)
Разумеется, в комунно-патриотической печати живы и советские антисионистские стереотипы, и часто эксплуатируется «параллель» между «сионистской оккупацией Палестины» и фашистской оккупацией советских территорий [18], однако это – «стационарный» пласт ассоциаций, мало зависящий от текущих событий.
Но описанная модель – не единственный возможный вариант интерпретации ближневосточного конфликта в националистической прессе. Помимо это, встречались еще два варианта.
Второй вариант является следствием утрирования позиции официальных СМИ. Такие национал-радикальные издания, как, например, «Правое сопротивление» (ранее газета носила более красноречивое название – «Штурмовик»), или антисемитская, в общем, газета «Я – Русский», восторженно описывали «лязг гусениц танков в оккупированных городах» и отказываются солидаризоваться с «грязными дикарями, швыряющимися камнями в носителей имперских ценностей» [6, 12]. Как и для официальных изданий, для следующих этой модели националистов Израиль, как и Россия, противостоит в борьбе с деструктивными террористическими силами. Но в случае национал-радикалов эта модель утрируется: Израиль и Россия – форпосты западного мира перед лицом армий Гога и Магога, в некотором смысле, они находятся на линии фронта расовой войны. Кроме того, и Россия, и Израиль – последние колониальные империи, и они должны держаться этой модели, несмотря на то, что в современном мире она уже не принята. Сходная идея содержится в солидной газете «Евразийское обозрение», выступающей с традиционалистских мировоззренческих позиций: Россия и Израиль – части традиционной цивилизации, и они не должны сдаваться перед лицом всемирной энтропии и поддаваться давлению т.н. «прогрессивного мирового сообщества». Характерно, что из аналогичных постулатов леворадикальные и некоторые либеральные наблюдатели (то есть, прогрессисты) делают обратный вывод: невозможно противостоять объективному ходу истории [7]. С середины ХХ века эпоха империализма закончилась. Восставшие народы рано или поздно изгоняли армии оккупантов. Ушли англичане из Индии, французы из Алжира, американцы из Вьетнама, Россия должна уйти с Кавказа, а Израиль – с палестинских земель.
Согласно третьему, последнему варианту преломления палестино-израильского конфликта через призму отечественной политической ситуации в националистичекой прессе, Россия в Чечне поступает хорошо и правильно, а евреи на оккупированных территориях – совсем даже что и нет (самый яркий пример – газета «Завтра», а также «Русский вестник» и многие менее известные  националистические издания). Эта модель является в каком-то смысле инверсией радикал-либерального двойного стандарта: националисты никогда не простят другим то, что считают вполне естественным для своего государства, а либералы склонны скорее оправдывать чужие преступления, чем солидаризоваться с преступлениями своего народа. Националисты пытаются доказать читателям, что для России Северный Кавказ – исконная территория, что миссия Российской империи и Советского Союза в этом регионе была в высшей степени благотворна для местных народов, те же в силу природной дикости и низких моральных качеств при каждом удобном случае отвечали коварной неблагодарностью. Напротив, израильтяне ведут себя по отношению к своим соседям с оголтелой жестокостью и шовинизмом – впрочем, как вели себя всегда, не устают напоминать русские антисемиты, ведь еще в Ветхом Завете рассказывается о геноциде, учиненном древними евреями над предками современных арабов. Более того, евреи не просто ведут себя на оккупированных территориях хуже, чем русская армия на Северном Кавказе; евреи вообще не имеют никакого морального права претендовать ни на Иерусалим, ни на Святую землю хотя бы потому, что арабы для Палестины – коренное население, а современные евреи отнюдь не являются потомками рассеянных в диаспоре древних израильтян, а скорее потомками принявших иудаизм различных народов (согласно наиболее распространенной версии этой идеи, конечно, хазар. Русские националистические и антисемитские издания часто публикуют статьи современного шведско-израильского левого публициста, антисиониста и христианина Исраеля Шамира, который утверждает, что Израиль не имеет права существовать как еврейское государство, потомками древних евреев являются именно палестинские арабы, а ашкеназы являются потомками представителей восточноевропейских народов, принявших иудаизм [19].
И, наконец, последняя модель восприятия палестино-израильского конфликта принадлежит российским мусульманам. Хотя система собственно исламских средств массовой информации в России развита слабо (некоторые издания есть, но они маргинальны, сколько-нибудь заметна только газета «Современная мысль»), представителям мусульманской общины предоставляют возможность сказать свое слово с помощью средств массовой информации самой разной ориентации. Например, в различных изданиях – от «Завтра» до «Независимой газеты» – с разной степенью регулярности выходят тематические полосы, целиком посвященные исламу (в «Завтра» такая полоса поэтически обозначена как «Огненный ислам»). Резкий антисионизм, переходящий в антисемитизм, свойственен практически всем российским мусульманским деятелям – от радикала Гейдара Джемаля до умеренного во всех вопросах, кроме израильского, депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации Абдул-Вахеда Ниязова. Последний был избран в Думу в 1999 г. по общефедеральному списку кандидатов от прокремлевского блока Межрегиональное движение «Единство», но был исключен из одноименной фракции за «провокационные» высказывания в поддержку «мирового исламского экстремизма и терроризма», сделанные как раз по поводу палестино-израильского конфликта во время Второй интифады. Очевидно, что взгляды А.-В. Ниязова на ближневосточный конфликт стали основанием для его исключения их правящей фракции только потому, что были восприняты в контексте внутриполитической российской ситуацией – что служит еще одним подтверждением основного тезиса этой статьи.
Причиной для мусульманского антисемитизма даже в большей степени, нежели собственно религиозные догматические противоречия, является чувство панисламской солидарности. Солидарность и ощущение религиозной общности для ислама свойственны, пожалуй, куда больше, чем для других мировых религий: в идеале, вне зависимости от этнической и государственной принадлежности, все мусульмане ощущают свою принадлежность к единой умме (общине). Естественно, что эта идея вступает в противоречие с родившимся в ХХ веке национализмом народов, исповедующих ислам. Однако с точки зрения антисемитизма противоречия нет: для обостренного национального сознания необходим выплеск ксенофобских чувств, и из истории известно, что объектом такового не в последнюю очередь являются евреи, и для традиционного исламского религиозного сознания евреи являются естественным, известным из традиции врагом.
В мусульманских радикальных изданиях как нечто само собой разумеющееся утверждалось, что мировой сионизм, захватив власть в христианском мире, ведет борьбу против единственной на мировой арене еще не покорившейся силе – мусульманской уммы. Чечня – один из фронтов этой тотальной мировой войны сионизма с исламом. Чеченские радикалы участвуют в том же конфликте, что и палестинские или ливанские. Исход войны зависит от борьбы на всех фронтах. Понятно, что эта пропаганда в стиле «министра информации Ичкерии» Мовлади Удугова была предназначена в первую очередь для привлечения средств со стороны различных радикальных исламских фондов, однако она весьма удачно способствовала консолидации самих чеченцев. Вторжение исламистов в Дагестан летом 1999 года было провозглашено его инициаторами продолжением борьбы не с русскими, а с «мировым сионизмом», а конечной целью начавшейся войны – «освобождение Иерусалима» [11, c. 236-257].
Причем если в утрированном виде подобные пассажи естественны только для радикалов, то в относительно умеренном (но все равно не просто антисионистском, но и антисемитском) они повсеместно присутствуют в мусульманском «информационном мейнстриме».
Если попытаться обобщить материал периода Второй интифады, то можно сделать простой вывод: позиция издания или автора при освещении палестино-израильского конфликта во многом зависела от позиции по северкавказскому вопросу. Можно также отметить, что выражение откровенной симпатии одной из сторон как правило объясняется нелюбовью к другой стороне, в частности – из-за ее ассоциаций с определенной стороной в российско-чеченском противостоянии.
Очевидно, что не только журналисты, но и широкая аудитория испытывала по отношению к ближневосточной ситуации схожие чувства. Из данных наиболее подробных социологических опросов периода начала Второй интифады очевидно, что как «проарабская», так и «произраильская» позиция большинства из определившихся в своих симпатиях респондентов объясняется как правило не собственно положительными чувствами к той или иной стороне конфликта, а антипатиями к «оппонентам». Одни поддерживают арабов не потому, что считают законными их притязания на создание собственного государства, а потому, что не любят евреев, и/или испытывают негативные эмоции от «колониальной» политики Израиля, экстраполируя на нее известные реалии российской ситуации. Другие (и таких десять лет назад было больше – сегодня ситуация изменилась) заявляли о своей поддержке израильтян исключительно в силу тезиса, в упрощенном виде звучащего как «палестинцы – это такие ближневосточные чеченцы». Эта мысль напрямую была заимствована из проправительственных СМИ, в те годы все настойчиво проводивших аналогию «палестинские (террористы) – чеченские (террористы)» и утверждавших, что «Израиль борется с тем же врагом, что и Россия, – международным исламским экстремизмом».
Когда в 2000 – 2001 гг. западные страны захлестнула волна «нового антисемитизма», Россия оказалась вне этого контекста. Отсутствием массовых антисемитских настроений в связи с обострениями конфликта на Ближнем Востоке Россия парадоксальным образом обязана, в частности, антиисламскими и антикавказскими фобиями населения, являющимся во многом следствием пропагандистского обеспечения второй чеченской кампании. Как это ни печально, среднестатистический россиянин готов крепить дружбу между народами только против какого-нибудь другого народа [10].
Однако уже к 2006 г. ситуация стала меняться – в первую очередь потому, что другой стала российская внутриполитическая ситуация – и в стране в целом, и на Северном Кавказе в частности. Как и в 2000 – 2001 гг., публицисты, находящиеся в рамках либерально-правозащитного дискурса, поддерживали Израиль, утверждая, что израильская и российская ситуация коренным образом различаются. Валерия Новодворская, один из самых яростных и последовательных критиков действий российской власти в Чечне, писала во время Второй ливанской войны: «Осуждать Израиль просто гадко. […] Порядочным людям, имеющим военную подготовку, пора создавать интернациональные бригады и ехать защищать Израиль, потому что сегодня Израиль сражается не только за себя. Он сражается за европейские ценности, за светское государство, за Запад, против мракобесия и религиозного фанатизма […] И не надо сравнивать Ливан с Чечней – это совершенно разные вещи» [16]. Однако критика такого подхода, пожалуй, была слышна более отчетливо (отчасти потому, что к этому моменту подавляющее большинство СМИ занимало позицию, полностью лояльную к российскому руководству). Так, Леонид Радзиховский писал: «Кто «жалел чеченцев» – тем, как правило, почему-то не до жалости в отношении «мирных ливанцев». Кто сходит с ума от жалости к «детям Ливана», как-то куда спокойнее относился к событиям в Чечне». Отмечая ту же особенность, которую мы констатировали на основе данных социологических исследований, («На 5% «жалости», как правило, приходится 95% ненависти, и именно она – первична. В одном случае – ненависть к «режиму», к российской «преступной армии», в другом случае – ненависть к «сионизму»),  автор призывает последовательно поддержать и российскую операцию в Чечне, и израильскую в Ливане [17]. Однако надо сказать, что такая позиция становится к 2006 г. все более маргинальной. Этому есть объяснение как с формальной точки зрения (все-таки в 2006 г. Израиль воевал на чужой территории), так и с точки зрения изменения глобального внешнеполитического контекста – возобновляя свое влияние на Ближнем Востоке, Россия налаживала связи, существовавшие с советских времен, что означало и определенные идеологические акценты [13]. Однако этот фактор я оставляю за скобками (он заслуживает отдельного исследования, которое я надеюсь осуществить); в рамках этой статьи важнее внутриполитический контекст.
Объемы статьи не позволяют проанализировать отражение Второй ливанской кампании (и далее – Операции «Литой свинец») в российских СМИ так же подробно, как это было сделано с прессой периода Второй интифады. Пожалуй, можно ограничиться цитатой из статьи российского историка и политолога Сергея Маркедонова: «Ближневосточный конфликт и этнополитическая ситуация на российском Кавказе нередко становятся предметом компаративистских упражнений российских публицистов, общественных деятелей, правозащитников и ученых. В своих оценках ближневосточно-кавказских параллелей удивительным образом сходятся представители российской власти и правозащитники. И те, и другие, хотя и по совершенно разным причинам, не видят ничего общего между н

Наверх