Российская империя рухнула, не выдержав испытания мировой войной. Евреям – пасынкам империи – происходившие военные и социальные катаклизмы принесли тяжелейшие потрясения и, казалось, величайшие триумфы.
В марте 1917 года революция, похоже, разрешила еврейский вопрос в России: 20 марта 1917 года постановлением Временного правительства евреи были уравнены в правах со всеми остальными гражданами бывшей Российской империи. Евреи впервые получили возможность выразить свои политические предпочтения во время выборов делегатов на Всероссийский еврейский съезд. Выборы состоялись в конце января 1918 г. Две трети голосов получили сионисты. Съезд, впрочем, так и не состоялся из-за противодействия большевиков. Сионисты получили большинство и на выборах в еврейские общины; вслед за сионистами, как правило, шли представители Бунда. Следует отметить, что к выборам еврейское население отнеслось достаточно пассивно, нередко в них участвовало не более четверти всех имевших право голоса.
Как и прежде, многие политически активные и получившие всероссийскую известность евреи отождествляли свои интересы с интересами того или иного класса или социальной группы российского общества, игнорируя специфические национальные интересы еврейства или отводя им в своей деятельности второстепенное место. Так, среди евреев – депутатов Учредительного собрания вчетверо больше было избрано по спискам Совета крестьянских депутатов, нежели по спискам еврейских национальных организаций. Пятую часть Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, избранного на первом съезде крестьянских Советов по партийным спискам, составили евреи.
В годы Гражданской войны 1918– 1920 годов евреи принимали участие в вооруженной борьбе по обе стороны баррикад. Сложившиеся в общественном сознании и исторической литературе стереотипы как бы «автоматически» зачисляют евреев по «большевистскому ведомству». В действительности дело обстояло гораздо сложнее. Российское еврейство было расколото, как и вся страна; если говорить о его политически активной части, даже если речь идет о партиях социалистического спектра, то большинство выступило против большевиков.
Более того, немалая часть политиков еврейского происхождения оказала поддержку в конце 1917 – начале 1918 года первым вооруженным формированиям, получившим вскоре название Добровольческой армии и ставшим ядром белых армий на Юге России. Провозглашение белыми поначалу по сути либеральных лозунгов, наличие в белом лагере целого ряда известных политиков либерально-демократической ориентации было более привлекательно для многих евреев и, безусловно, гораздо привлекательнее, чем программа большевиков, реализация которой в конечном счете неминуемо должна была привести к ликвидации самих основ духовного и экономического существования еврейства.
В трудный период формирования Добровольческой армии финансовую и политическую поддержку ей оказала часть южно-русского еврейства, преимущественно обитателей Ростова-на-Дону, наиболее крупного торгово-промышленного центра, находившегося в районе формирования первых антибольшевистских вооруженных формирований.
Сведения о евреях – непосредственных участниках вооруженной борьбы с большевиками довольно скудны. В первую очередь, разумеется, потому, что их было немного, во-вторых, по-видимому, после еврейских погромов, учиненных добровольцами, не всякий еврей – участник белого движения стремился это участие афишировать. Не больно стремились вспоминать о своих товарищах по оружию – евреях и сами добровольцы. Характерно, что генерал А.И. Деникин, упомянув о нескольких офицерах-евреях, участвовавших в Ледяном походе, не приводит ни об одном из них каких-либо подробностей, не называет, впрочем, и ни одного имени. После отмены 9 мая 1917 года военным министерством и генеральным штабом всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений при поступлении в военные учебные заведения и производстве солдат-евреев в офицеры на общих основаниях, в России появилось невиданное ранее явление – офицеры-евреи. В начале июня 1917 г. в Константиновском военном училище в Киеве был произведен в офицеры 131 еврей, окончивший в ускоренном порядке курс училища, в Одессе летом 1917 г. были произведены в офицеры 160 евреев-юнкеров.
Уровень патриотизма был у свежеиспеченных или будущих офицеров – евреев довольно высок. Многие из них приняли участие в вооруженной борьбе с большевиками в первые же дни после захвата последними власти. «За последние дни петроградская еврейская община оплакивает свои многочисленные жертвы, как в дни еврейского погрома, – сообщалось в заметке «Похороны евреев-юнкеров», опубликованной в петроградской газете «Вечерняя почта» 6 ноября 1917 года.– На еврейском Преображенском кладбище за один день похоронено 50 жертв. Среди похороненных 50 юнкеров, убитых при осаде Владимирского училища и телефонной станции».
Погибли в борьбе за «белое дело» и сыновья Абрама Городисского, председателя Ростовской еврейской общины, братья Михаил и Петр. В марте 1917 года, очевидно, опьяненные воздухом свободы и революционной романтики, оба ушли на фронт. Михаил, «белобилетник», студент Московского университета, поступил добровольцем в ударный батальон; младший – ученик 6-го класса Ростовской гимназии («спортсмен, жизнерадостный здоровяк») бежал на Кавказский фронт. «Милая мама, – писал он с фронта. – Мы, евреи, наконец стали гражданами. Как же ты хочешь, чтобы я предал республику и поехал держать экзамены...»
Оба были ранены. Старший примкнул к эсерам, младший — к кадетам. Оба приняли участие в Ледяном походе в составе студенческого батальона генерала Боровского. Оба были убиты – один во время Ледяного похода, другой зарублен буденовцами в 1920 г.
Однако позднее немногочисленные офицеры-евреи были уволены из деникинской армии, было дано негласное указание не призывать евреев на службу даже рядовыми. Впрочем, подавляющее большинство евреев в армию – ни белую, ни красную – не рвалось. Антисемитизм стал фактически суррогатом идеологии белого движения. Периодическая печать, мемуары, донесения различных осведомительных органов, личная переписка участников и современников белого движения неопровержимо свидетельствуют о широчайшем распространении антисемитизма, с которым практически не боролись или делали это лишь для проформы, точнее – для «Запада».
Несмотря на определенно антисемитское настроение деникинских войск, отдельные евреи, и отнюдь не ассимилированные, продолжали пытаться оказывать содействие белым. Во время встречи представителей еврейских общин с генералом Деникиным делегаты просили не только пресечь насилие по отношению к евреям, выпустить декларацию против погромов, но и допустить евреев в армию. Князь Павел Долгоруков вспоминал, что вместе с ним из Ростова-на-Дону, тогдашней фактической столицы белого движения, в недавно занятый Харьков приехал и «бывший раввин Шнеерзон». Долгоруков знал Шнеерзона еще по Рязани, где сумел оценить его организаторские способности. «Мы с ним, – писал князь, – устроили большое совещание с представительством города, земства, всех железных дорог, банков, коопераций, купечества и проч. для выработки мер снабжения тыла. Вскоре эвакуация Харькова не дала возможности развить деятельность выбранного на этом совещании органа». Потом Шнеерзон представил от себя широкий проект снабжения армии и населения, но на этом проекте последовала резолюция Деникина – «никаких Шнеерзонов».
Так, начавшись при личном участии и при финансовой подпитке со стороны антибольшевистски настроенной части еврейства, белое движение отторгло его как нечто совершенно чуждое. Вряд ли история могла в данном случае сложиться иначе: чересчур глубокими были культурные, религиозные, если угодно, цивилизационные различия. Они оказались гораздо сильнее, нежели общность политических взглядов и программ.
Но что же двигало политиками, пытавшимися говорить от имени еврейства и вставшими на сторону белых? Это ведь были не юнцы, упоенные романтикой войны и революции. Возврат к правопорядку, соблюдение прав личности, собственности, свободы вероисповедания – вот на что, в конечном счете, надеялись политики еврейского происхождения в случае победы белого движения, руководители которого выдвинули формулу «непредрешенчества», и неоднократно заявляли, что вопрос о будущем устройстве страны решит всероссийское представительство. Это сулило, как казалось, надежду на восстановление либерально-демократического режима, свергнутого большевиками.
«Совершенно неверно, будто русское еврейство относится благосклонно или хотя бы терпимо к большевизму», – писал наиболее авторитетный политический деятель России начала ХХ в., еврей, М.М. Винавер, успевший побывать в дни революции и Гражданской войны сенатором и министром иностранных дел недолговечного Крымского правительства и водворившийся, наконец, в Париже. Что же касается евреев-большевиков, то, по его словам, «агитаторы-большевики отрекаются сами от всякой связи с еврейскою массою».
В Париже в период мирной конференции с целью добиться гарантий безопасности и равноправия для своих единоверцев в Восточной Европе британец Люсьен Вольф записал беседу с Винавером 5 июня 1919 года. Встреча была организована специальной комиссией Alliance Israelite Universelle с тем, чтобы приветствовать прибытие Винавера в Париж и выслушать его мнение о положении российского еврейства и его перспективах. Винавер, к удивлению собравшихся, был довольно оптимистичен. Он считал опасность погромов, вследствие побед Колчака и Деникина, незначительной. Личное знакомство с обоими лидерами позволило Винаверу утверждать, что ни тот, ни другой не являются реакционерами и антисемитами. Более того, все их гражданские советники – кадеты, которые, конечно, не считают евреев ответственными за большевизм.
Вольф записал в дневнике, что его не очень убедил оптимизм Винавера, смотрящего на события «изнутри» антибольшевистской организации и, соответственно, склонного представлять события так, как участники антибольшевистского движения хотели бы представить их остальному миру. Таким образом он бессознательно стремился защитить темные реакционные элементы в антибольшевистском лагере и преуменьшить исходящую от них опасность. «Боюсь, – записал скептически настроенный британец, – что после победы эти элементы вместе с армейскими офицерами быстро избавятся от либералов и евреев, включая самого Винавера».
Еще одна проблема, которую затронул Винавер, выступая на встрече в Alliance Israelite, – вопрос о воссоздании единой России. Винавер доказывал, что не в интересах еврейства распад России на несколько мелких государств. Кроме разрушения единства российской еврейской общины, что приведет к уменьшению ее возможностей и снижению социального статуса, это также неизбежно приведет к росту антисемитизма, ибо новые сравнительно небольшие государства будут националистическими и шовинистическими. Единая же Россия будет могущественна и достаточно уверена в себе, чтобы обращать внимание на такие вещи, и в условиях либерального режима антисемитизм вскоре отомрет. Соглашаясь с тем, что слова Винавера о малых государствах, бесспорно, справедливы, Вольф был менее убежден в его прогнозе относительно Великороссии. Все зависело, по мнению британца, от степени либеральности режима, но вот будет ли таковой установлен – в этом он испытывал сильные сомнения.
Этот вопрос – о единстве бывшей Российской империи – послужил еще одной причиной раскола среди российского еврейства. Российское еврейство оказалось разделенным не только на сторонников и противников большевиков. Внутри антибольшевистского лагеря линия разделения прошла еще и по «национальному» признаку – сторонников и противников независимости Украины.
Наиболее последовательно «украинофильскую» линию отстаивал в Париже и Лондоне, а затем в написанной по горячим следам событий книге «Украина и политика Антанты (записки еврея и гражданина)» А.Д. Марголин, получивший известность в период дела Бейлиса, а в годы Гражданской войны служивший по дипломатической части в правительстве С.В. Петлюры.
Марголин констатировал, что «со времени провозглашения Украины самостоятельным государством еврейство поделилось на два лагеря. Ассимиляторы заняли позицию явного несочувствия и отрицательного отношения к самой идее образования отдельного украинского государства. Наоборот, национально настроенное еврейство, а в особенности сионисты и территориалисты, стремящиеся к созданию еврейского государства, не могли не сочувствовать таким же стремлениям украинского народа. К великому несчастью, евреи-ассимиляторы, составляющие самую незначительную часть еврейства, являлись лидерами общероссийских объединений, везде и всюду выступали в качестве таковых и приковывали к себе всеобщее внимание. Наоборот, деятели еврейских политических партий работали почти исключительно в своей замкнутой среде, и их взгляды, их позиция в украинском вопросе оставались для широкой публики неизвестными или во всяком случае не вполне ясными».
Если Винавер считал, что для евреев безопаснее быть гражданами единой и мощной России, то Марголин, напротив, доказывал, что, с точки зрения «чисто еврейских интересов», всякий возврат к централизму «угрожает еврейству продолжением погромов и новыми неисчислимыми и неизмеримыми гибельными бедствиями». Залог же прекращения анархии и погромов он видел в усилении и укреплении «украинского правительства и небольшого здорового ядра украинской армии» при «гегемонии Англии». Впрочем, возможно, это было подсознательное самооправдание задним числом за очередной компромисс – согласие стать представителем украинского правительства в Лондоне.
Марголин уверял, что украинской интеллигенции, в том числе членам правительства Украинской народной республики, был чужд антисемитизм. Однако теории Марголина вступали в явное противоречие с реальностью; украинские формирования были так же по уши в еврейской крови, как и борцы за «единую, неделимую». А «статистически» на долю петлюровцев и других украинских формирований приходится больше погромов и жертв среди мирного еврейского населения, чем на деникинцев. Высшее командование белых, как бы лично генералы ни относились к евреям, не организовывало и не поощряло погромы, исходя как из государственных соображений, так и из соображений поддержания воинской дисциплины.
Однако когда при вступлении белых войск на Украину начались погромы, командование оказалось не в состоянии их остановить: для этого не было ни достаточно надежных войск, ни решительности. Погромная волна была вызвана совсем не особенностями украинской «почвы», уже обильно политой к тому времени еврейской кровью; войска белых, действовавшие на территории великорусских губерний, отметили свой путь избиениями евреев, если на их пути встречались города с еврейским населением, то им доставалось не в меньшей степени. Еврейские погромы, грабежи вели к моральному разложению войск и стали одним из важнейших факторов, который привел к поражению белого движения.
Отношение к еврейскому вопросу отчетливо продемонстрировало мифологичность мышления, свойственную не только полуобразованным или вовсе необразованным мужикам или получившим недостаточно глубокое образование офицерам, но и многим русским интеллигентам, не умевшим объяснить происходивший на их глазах развал страны и озверение народа-богоносца, в здравый смысл и доброту которого они верили, ничем иным, как происками иностранцев и инородцев.
Парадокс ситуации для евреев заключался еще и в том, что белые придерживались законодательства Временного правительства, что формально предоставляло евреям равные права и давало реальную возможность удовлетворять свои духовные нужды, создавать различные религиозные и культурные общества, вести привычный образ жизни. Однако их жизнь под властью белых, в особенности на периферии, в местечках, удаленных от крупных городов, была защищена менее, чем когда-либо в истории их жизни в пределах бывшей Российской империи (не считая, разумеется, периода Директории, войска которой оставили в истории украинского еврейства еще более кровавый след, чем деникинские).
Красная армия, как показывают данные историков 1920-х годов, подтвержденные и детализированные в новейших исследованиях российских историков, основанных на материалах архива ЦК партии большевиков, была проникнута не в меньшей степени антисемитским духом, чем войска ее противников; на их совести, в особенности бойцов Первой Конной армии, канонизированной в сталинскую эпоху и воспетой в рассказах Исаака Бабеля, также немало погромов и погубленных жизней. Однако большевистское руководство имело достаточно политической воли, чтобы пресечь погромы, не останавливаясь перед расформированием частей и массовыми расстрелами погромщиков. То, что руководители белых объявляли, но не делали, вожди красных делали, но не объявляли. Тем самым для российских евреев выбор между красными и белыми постепенно превратился в выбор между жизнью и смертью.
Опыт Гражданской войны продемонстрировал большинству еврейского населения страны, что в безопасности оно может себя чувствовать только при Советской власти. Более того, при Советской власти для евреев открылись невиданные до тех пор возможности в области образования, политической и профессиональной карьеры. Однако за это надо было платить – платить утратой религии, языка, культуры, одним словом, утратой национальной идентичности, то есть тем, что евреи сохраняли на протяжении тысячелетий, включая и два с половиной столетия пребывания в Российской империи; по образному и точному выражению историка Джона Клира, «Великий Октябрь» был хорош для еврея, но плох для евреев». Евреи наконец добились равенства – перестав быть евреями. |
