Важнейшей проблемой израильского существования, от которого зависят все другие его проблемы, несомненно, является конфликт между израильтянами и палестинцами. Этот конфликт трагичен, отягощен всеми мыслимыми комплексами и эмоциями и невероятно запутан. Акты возмездия следуют с такой частотой, что уже невозможно понять, кто кому мстит и за что именно. Это классический заколдованный круг. Из этого заколдованного круга умозрительно возможны четыре выхода: победа одной из сторон; харизматический прорыв; арбитражное разведение; историческое изживание коллизии.
Победа одной из сторон не предвидится в обозримом будущем. Израиль силен. У него мощный тыл в виде Америки. Палестинцы неукротимы. Их невозможно победить в полном смысле этого слова, поскольку, судя по всему, палестинский терроризм технически неустраним. В Ольстере терроризм не поддается ликвидации уже 100 лет, а там ситуация, особенно теперь, куда проще. Помимо всего прочего, за палестинцами арабский мир. Его тыловая роль выглядит иначе, чем роль Америки как тыла Израиля. Но в любом случае, палестинских террористов он будет тайком подкармливать, хотя бы просто как напоминание Западу об угрозе с Юга.
В терминах «победы» и «поражения» Израиль находится в очень невыгодном положении. Потому что ему нужно не только победить и даже не столько победить, сколько избавиться от палестинцев, а в случае своего военно-полицейского торжества он только еще больше увязнет в этой проблеме. Поэтому для Израиля победа – не синоним успеха. В любом случае ему придется выдерживать колоссальное демографическое давление чуждой среды. Интересно, что здесь уже однажды был анклав. Иерусалимское царство, созданное христианами, продержалось 150 лет и, в конце концов, было раздавлено. Неприятный для евреев прецедент...
Теперь – харизма. В патовых условиях обычно требуется харизматическое решение. Для него, прежде всего, необходим харизматический лидер. Таковой, ежели ему доверяет толпа, может гораздо больше, чем демократически избранный или пришедший к власти в результате интриг. Такого лидера сейчас нет ни в Израиле, ни в Палестине, ни в арабском мире, ни в Штатах.
Перейдем к перспективам арбитражного решения. Почему так бессильна международная общественность? Такое впечатление, что внешняя сила не может справедливо разрешать подобные конфликты. Неразрешимость этих конфликтов в том, что у них нет справедливого решения. В особенности, когда обе стороны с самого начала считают себя жертвами. Арбитр должен претендовать на справедливость, и его клиенты должны делать вид, что этому верят, но при этом все знают, что на самом деле сделан выбор в чью-то пользу. Когда арбитр вмешивается, он, в сущности, идет на то, чтобы нарушить чьи-то интересы. Так было во Вьетнаме, где Киссинджер, в конце концов, просто предал сайгонский режим. Так было в ГДР, когда Москва просто продала (причем продешевив) Хонеккера. Так было в Северной Ирландии, где Даунинг-стрит, в сущности, пожертвовал интересами лойялистов-протестантов, как бы этот факт ни маскировался и ни оправдывался. Так было в Югославии, где, в конечном счете, были принесены в жертву интересы сербов.
В перечисленных случаях арбитр вмешался в конфликт, потому что был в состоянии решить, чьи интересы он может себе позволить принести в жертву. А чьи интересы могут себе позволить принести в жертву возможные арбитры на Ближнем Востоке? То есть один арбитр, потому что ООН парализована системой вето. Только Вашингтон, теоретически принимающий решения на свой страх и риск. Может он пренебречь интересами евреев? Или интересами палестинцев? Есть у Вашингтона выбор? Интересы самих США в этом районе противоречивы. В результате, Вашингтон не может навязать сторонам конфликта ни компромисс, ни решение проблемы в собственных (Вашингтона) интересах.
Таким образом, остается надеяться на некоторую историческую эволюцию конфликта в сторону его изживания. Какие тут перспективы?
Для начала с тяжелым сердцем приходится признать, что возникшая теперь коллизия может длиться долго, очень долго. В лучшем случае, как в Ливане, лет 20. В худшем случае, как в Северной Ирландии, лет 100. Это потому, что в конфликте есть третий участник, а именно – террористы сами по себе. Даже если и когда все будет полюбовно решено, они будут реанимировать конфликт, поскольку это их образ жизни.
Но у ближневосточной ситуации есть и более роковые аспекты. Каковы бы ни были уникальные особенности ближневосточного конфликта, он принадлежит к обширному классу конфликтов, возникающих на основе сепаратизма, территориальных споров, гангстеризма. Подобных конфликтов в мире немало. В одной замиренной и цивильной Европе (включая Россию и Кавказ) – десятка полтора. В остальном мире – сотни. И это только тех, которые на виду. А вообще, наверное, их тысячи. Есть основания думать, что такого рода войны будут характерной чертой предстоящего столетия. Когда мы надеемся, что после ужасающего XX столетия сама идея войны скомпрометирована и изжита, мы, собственно, имеем в виду, что великие державы не допустят войны между собой. Тем более что сам вид «великой державы», вероятно, вымирает. Но во множестве локальных войн «крупные игроки», кто бы они ни были, даже, пожалуй, заинтересованы. Так вот, Ближний Восток – это всего лишь один из участков рассеянной перманентной войны. Ее совокупная энергия будет много больше, чем двух мировых войн.
Может ли какая-либо страна или этническая группа долго жить в таком военном или, скажем, полувоенном режиме? История в этом отношении малоутешительна. В прошлом почти все страны почти всегда так и жили. И все же даже самые затяжные конфликты не вечны. Как же они исторически изживаются?
Во-первых, когда стороны устают от конфликта. Этот фактор «усталости» трудно отделить от всякого рода обстоятельств, его маскирующих. Но он часто оказывается решающим. Тут действует какой-то очень общий биосоциальный закон. Он поддерживает атмосферу обоюдного насилия, и он же с какого-то момента содействует угасанию конфликта. Даже если проблемы остаются теми же.
Но, как правило, проблемы сами меняют содержание и теряют остроту со временем. Отчасти это оборотная сторона той же медали: наступает усталость, и проблемы уже не воспринимаются так остро. Но отчасти это происходит и по совершенно объективным причинам.
Территория, конечно, имеет не только материальную, или военно-стратегическую, но и символическую ценность. Но в любом из этих случаев ценность – вещь не постоянная. К примеру, ценность Прибалтики для России до Второй мировой войны была одна, а к началу XXI столетия стала совсем другая. Россия потеряла Прибалтику не только потому, что стала слабее. А еще и потому, что хуже стала понимать, зачем она ей нужна. Вообще, весь распад СССР – грандиозный пример такой переоценки ценности территории и территориального господства.
Можно рассчитывать, что исторические условия могут измениться. Я имею в виду, например, более полнокровное сотрудничество администрации Палестинской автономии и Израиля. И тут, кажется, важным историческим событием станет уход Арафата.
Так вот, можно думать, что ход истории довольно скоро обновит ситуацию (Круглый стол состоялся весной 2004 г. – ред.). С уходом Арафата к власти в палестинской общине придет новое поколение, и это теоретически должно и может привести к историческому сдвигу в отношениях между палестинцами и Израилем. В борьбе с терроризмом Израилю не поможет никакое «добро» Вашингтона или ООН. Ему поможет только сотрудничество самих палестинцев.
Я думаю, что «заколдованный круг» на Ближнем Востоке не должен ввергать нас в отчаяние. В конце концов, история – это движение от одного заколдованного круга к другому, постоянный прорыв таких кругов.
Александр Донде (Англия) – доктор социологии, сотрудник ряда ведущих политических изданий России («Новое время», «Космополис» и др.) |
